Я намеренно не буду комментировать гороскоп. «Совпало» или нет, пусть скажет сама эта книга. Ведь ее я тоже, как мозаику, выкладывал из многих событий жизни Камиля. Из его «кусочков различного цвета».

Понятно и то, что отрицательные характеристики, которые присутствовали в гороскопе моего друга, я тоже намеренно убрал, тем самым избавив книгу от дежурной «клубнички». Поверьте, с этим тоже все в порядке. Как все мы Камиль тоже состоит из своих собственных плюсов и минусов.

Ну, вот разве, что это:

– Говорят, ты злой и вредный начальник?

– Был бы таким, самому было бы легче, – ответил Камиль. – Не пришлось бы по несколько раз объяснять «непонимающим», чего я хочу добиться от них. Уволил бы и дело с концом. А я вожусь.

В контексте чистого менеджмента – это недостаток. В большинстве случаев К. Ш. Исхаков действительно берег кадры (по-моему, он даже себе не признавался, что, на самом деле, берег их семьи). Из раза в раз он пытался «перевоспитывать» явных бездельников и пьяниц; только на моей памяти есть несколько выразительных примеров его многолетнего терпения. Уже тогда Исхаков-руководитель понимал, что уволенный им «начальник» автоматически становится Lame duck101, и он вряд ли найдет себе хорошую работу. В монолитной среде бюрократов не принято помогать тем, кто «упал», сомкнут ряды и все.

Словом, те, кому минусы Исхакова известны, их знают и без нашего рассказа, а кому неизвестны, тем, наверное, и не надо их знать. Так будет правильно. Добавлю только один штрих, все из тех же фирменных исхаковских совпадений. Наша Россия тоже живет под знаком Водолея. Так что у Камиля все и всегда будет «тартип»102.

Война

В семейных биографиях К. Ш. Исхакова и С. А. Губайдуллиной есть еще одно совпадение. В 1932 году отец Софии Асгатовны – специалист в вопросах геодезии – был назначен одним из руководителей «Авиастроя», гиганта первых пятилеток СССР в Казани103. Через десять лет на этом же самом месте встретились два человека, двое рабочих 22-го авиазавода, построенного отцом Губайдуллиной. Это были будущие мама и папа Камиля.

Они не воевали. В четыре часа утра 22 июня 1941 года папе и маме Камиля было всего по 17 и 16 лет соответственно. И, тем не менее, название, которое я выбрал для этого раздела – война – правильное. Как у всех казанцев тех лет, оно тоже напрямую касается судьбы родителей моего друга. Я не погрешил бы против истины и в том случае, если бы к названию «война» добавил еще одно – «эвакуация». Для Казани война и эвакуация – суть единое целое.

Почти как лондонский аэрогигант Хитроу Казанский «Авиастрой» вырос на месте гиблых болот, и – опять совпадение – в савиновских местах. С началом войны сюда был эвакуирован московский авиазавод № 22. Приказом Наркомата авиапрома он был объединен с казанским авиазаводом № 124. Новое предприятие назвали «Казанский авиационный завод № 22 им. С. П. Горбунова». Воспитанник Военно-воздушной академии Сергей Петрович Горбунов был в числе первых директоров еще в 30-е годы. В войну «22-й завод» выпускал Пе-2 и Пе-8, отправляя на фронт по 10–12 штук каждые сутки.


От первого лица.

Исхакова Ильхамия Газизовна:

«… Мы делали самолеты. Они стояли длинными рядами в нашем цеху. Задние были еще без обшивки, только голый каркас, – как рыба без мяса, одни кости, – а передние уже были готовы к отправке. У меня осталось воспоминание, как одна из стен сдвигалась в сторону, и готовые самолеты прямо из цеха улетали на войну. Даже если это было ночью, они все равно улетали, исчезали в темноте; а мы долго смотрели, как в черном небе становились маленькими их огни, наверное, это были искры из моторов. Мы все очень спешили: скорее построить самолет, и скорее его отправить. Часто мы ночевали на заводе: спали на складе, в бытовке, на стульях или в цеху, прямо на досках, сколоченных в углу. Заканчивали в десять вечера, а в шесть утра уже опять начиналась работа. На заводе было много таких же девчонок, как я, мы выполняли две нормы. Рабочих кормили, паек состоял из каши и тарелки супа, часть своей еды мы отдавали эвакуированным москвичам. Их тоже кормили, но некоторые, съев порцию, все равно стояли и молча смотрели на нас: кроме завода им больше негде было кушать…».