В комментариях даже четко было обозначено: хорошее отношение к этому злющему дядьке – дань некоему официальному мнению о классике, «правильное» высказывание, не содержащее оригинальности и потому не интересное. Ниспровергнуть авторитет – вот сверхзадача эссеиста, достойная внимания публики. Наконец, было произнесено жесткое определение «Чеховщина», которым писателя заклеймили за все обозначенные и неназванные грехи, нелюбовь была аргументирована (где-то даже цитированием литературных критиков!) и только что не подтверждена всеобщим голосованием.

Когда весь этот вал оформился, стал очевидно превалирующим в чтениях, я – изумилась. Перечитала не на один круг, чтобы увериться, что не ошиблась. Задумалась.

А потом успокоилась, поняв, где нахожусь. Вот сейчас я тоже должна сказать, как до этого приговаривали эссеисты: «я понимаю, что со своим мнением я тут не ко двору и получу вилы в бок – и не одни!» Но я старый битый боец и мне, как всегда по жизни, терять нечего.

Я на литературном сайте, где во всех конкурсах читатель (он же и писатель, и судья, и критик в одном лице) приговаривает: мне не хватило чувства, где тут у вас позитив, как-то все очень мрачно, хочется радости, искренности, доброты! Где еще до обсуждений оговаривается обязательная лояльность, доброе отношение всех ко всем и всеобщая благость и любовь! Что может быть и правильно в виртуальных тусовках и на светских вечеринках, но в корне не годится при оценке высокохудожественных текстов авторов мирового масштаба. Что применимо при оценке завиральных опусов друг друга – но категорически неприемлемо при анализе произведений Достоевского, Пушкина, Чехова, Толстого.

В чтениях, правда, брошено было пренебрежительно, что всё это «чтиво и каша» из романов классиков сильно переоценено, но мне-то показалось, что уничижительная «переоценка» местных критиков достоинств классиков не умаляет. Хотя они не сентиментальны, не гладят по головке и не сюсюкают, жестки в своем анализе человеческой популяции в целом и каждой особи в отдельности. Приплетать сюда личностные качества, поступки, брошенные фразы и письма писателей – затея вообще глупая. Пушкин – картежник и пьяница, бабник и мот, но это – состоявшийся гений, совершивший гигантский шаг в развитии отечественной и мировой литературы. Эти две разные ипостаси не надо смешивать, вы друг с друга можете спросить: «Ты меня укоряешь, что я злая, а кто Ваську со двора попер и в Бобика камень бросил?»

С Чеховым так нельзя, мухи от котлет – отдельно. Когда он зорко всматривается в толпу, в каждого из этой толпы по отдельности, он проницает, из чего человек состоит. И проницательность его (не по доброте или злобности характера!) позволяет писателю сделать вывод, что нет белых и черных, в каждом намешано столько разнородного материала, что только диву даешься. И проявляется то оно, это хорошее и плохое по обывательским меркам, как-то нечаянно, исподволь, вроде и не к месту, но есть этот пестрый букет в каждой особи. А значит, каждый человек волен распорядиться этим багажом по собственному усмотрению – вычистить, вымести сор или зарасти по уши, вырастить свою любовь к ближнему или растерять, разменять её на пустые вздохи.

И никто тебе не поможет, не подскажет, как себя растить, как из себя по капле выдавливать раба. Бог тебя создал по образу и подобию своему, какого образца ты еще хочешь? Вот перед тобой зеркало, в котором без искажений, без нивелировки явлен образ героя – и твой тоже. На кого ты пеняешь, на безжалостного Чехова?

В угоду сентиментальному читателю-зрителю сегодня без устали работает киноиндустрия, сериалы, полные поучительной белиберды, экранизации, которые «поправляют» и классиков в том числе. Сейчас уже не помню, кто снимал «Войну и мир» в Голливуде, но там прелестная заключительная сцена, где все – в белом, все счастливы и даже Соне находят пару и пристраивают замуж! Да что далеко ходить: примерно так же дорисовали роман Яхиной «Зулейха открывает глаза», они с Иваном – вместе навсегда, сын выучился, женился, у него чудные дети и Зулейхе больше не о чем мечтать.