2-е. Находясь он под стражею при полку по столь важнейшему преступлению, но освободясь сам собою и, ночным временем, пришед в квартиру малороссианки маиорши Бурковской, дерзнул учинить над нею насилие, но по ея на то несогласию отмстил ей тогда ж тяжкими побоями, о чем она, Бурковская, в самое то время господину маиору конной гвардии Давыдову и в бывшую губернскую канцелярию произнесла прозьбы. Однако я в сем случае слезным моим убеждением и прошением как господина маиора Давыдова, так и обиженную к прощению ему той винности преклонила.

3-е. Когда уже муж мой был разжалован в армейския солдаты, то и тогда еще не воздержался он от продерзости своей, учиня против власти родителя своего новыя преступлении раззорением переславских деревень его, за что подал он, родитель его, в Военную коллегию на его в том, а равно и на жизнь его в опасных поступках прошение, изъясняя в нем, что он просит на него не яко на сына, но как на изверга рода человеческаго, по которому отца его прошению тою коллегиею и определено было сослать его в Сибирь в дальнейший гарнизон, но и от того несчастия, сколько я, любя его, столько ж и избавляя себя от сего пороку, чтоб не быть ссылошняго мужа женою (которой отец моим с ним детям), принуждена была к его помилованию преклонить его светлость князя Григория Александровича Потемкина, которой ради слез моих и из сожаления к тем малолетным нашим детям избавил его от того наказания с тем только, дабы не зделался отцу своему убийцею, чтоб быть ему при полку безотлучно, состоявшем тогда от Москвы за 1200 верст.

Сверх всех сих употребленных мною для спасения жизни его старания моим же попечением доставлено ему имение, ибо 4-е. Когда отец его за вышеписанныя и другия пред ним продерзости и пороки лишил было всего материнскаго имения разными переукреплениями на чужия имяна, но по поданному от меня ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА освященнейшей особе прошению, которое при ВЫСОЧАЙШЕМ ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА повелении в 1776-м году отослано к его сиятельству князь Александру Алексеевичу Вяземскому, по которому ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕМУ повелению наконец и уничтожен к переукреплению зделанной вексель в 30 000 ру[блей], а с накопившимися процентами едва не во 100 000 ру[блей], и описное по нем материнское имение доставлено ему, мужу моему, во владение, и 5-е. По смерти отца его, а в небытность мужа моего тогда в Москве, когда не стало родителя его, захвачено было мачихою его все движимое имение и деньги, в векселях состоящия, но моим же старанием возвращено ему от ней 50 000 ру[блей], которыми и заплатил 40 000 по фальшиво сочиненному и данному купцу Деклеру в 15 000 от него векселю, а наконец 6-е. Получил отставку с чином капитана столь милостиво, как небывалой в штрафах и наказаниях, и остался спокойным имения владельцем.

И за все сии мои старания клятвенно обещался он, муж мой, и быть мне благодарным напредьнаишее время, исправиться в своих пороках, а мне доставить спокойную жизнь. Но сия его клятва, а моя во исправлении его надежда вскоре к тому исчезли, ибо он, получа в имении своем полную власть, все прежния беды и крайность состояния своего забывши и как бы никогда с ним того не произходило, и клятву переменил. Любовь же и заслуги к нему мои так из совести своей удалил, что уже говорит ныне, бутто бы никакого моего старания об нем не имела, и он мне ничем за то не должен. И я столько была несчастлива, что, доставивши все ему благоденствие, нимало напредь успела в том, чтоб исправились чрез то его пороки: он паче прежняго, но наигоршее обратил[ся в] разврат и своеволие, впал в разорительную роскошь, пьянство, буянство, картежную игру и, ко всякой дерзости будучи наклонным, а также и к неистовству, разрушая сими пороками дворянское достоинство, пределы благопристойности и союз супружества. Сии гнусныя его деянии почитал он всегдашним своим предметом, упражнением и должностию. Но сколь таковыя его деянии не были для меня несносны и сколь я ими не оскорблялася, однако все сносила терпеливо, подкрепляема тогда будучи, с другой стороны, тем спокойством, что он сколько-нибудь сохранил еще долгу благопристойности, жил со мною вместе, а не розно. Управление дому и деревень было во обще, дети наши состояли в единственном моем об них призрении и никакой крайности не терпели и достойное воспитание и содержание имели; имение было не продано и не заложено, и за всеми его роскошьми проживал одни только годовые доходы, коих, кроме всяких домовых припасов, простирались до 10 000 ру[блей]. А по сему самому, сколько сил моих было, старалась переносить столь терпеливо, что не только посторонния, ниже мои родные того, что я от него претерпевала, ведать не могли, хотя и знали, но некоторую часть. Все способы к тому употребляла, все ту несчастную жизнь мою, а его пороки сколько по любви к нему, столько же и для детей наших, таить и закрывать и его оправдывать и защищать пред обществом людей, дабы таковою огласкою вовсе не ростроить жизни нашей, ободряя себя надеждою возвращения его в порядочную жизнь в согласность с его летами.