Оглядываюсь, куда бежать, бежать куда. Прыгнуть бы опять в шкаф, да что в шкаф, в два счета вытащат…

Натыкаюсь на разговор. Гордость наша, жемчужина наша и все такое. Ваш-и-Тон – Крем.

– Ты… ты чего делаешь?

Беру разговор. Осторожно, чтобы не напугать. Мысленно проговариваю про себя – Мы должны получить ответ из Кремля сегодня же, в воскресенье. Осталось очень мало времени для разрешения проблемы…

Рушится мир.

Вижу себя в большом зале, смешные уродцы шарахаются от меня, как черти от ладана, кто-то бормочет – о-май-гад…

Жуткая тварь косится на меня, чуть отступает назад.

– Вам… вам чего?

С трудом вспоминаю язык, расшифрованный по разговорам.

– Не… не заводите… пере… переговоры… в тупик.

– Что?

– Не заводите… переговоры в тупик.

– А вы кто?

От страха говорю правду:

– А я… мусор убираю.

– Тоже дело…

– Тоже дело. А вы переговоры в тупик не заводите. А то будет пепел и лед… и ничего не будет… ничего…

Мир выворачивается наизнанку.

Совсем.

Жду, когда сознание вернётся в тело. Не возвращается. Что-то происходит, меня больше нет. Еще не понимаю, что случилось, но чувствую – меня больше нет. Огромный мир переходит на другие рельсы, где нет пепла и льда, где нет переговоров, зашедших в тупик. Вижу, как люди убирают с маленького острова что-то недоброе, несущее смерть, вижу, как мирятся две великие империи, вижу, как растут города, как часы отбивают год за годом, как машины поднимаются в небо, совсем не плоское, с земли, тоже совсем не плоской…

Хочу вернуться в свое тело.

Не могу.

Меня нет.

И нашего мира тоже нет…

– Дашуль, приветики!

– Люсик, чмоки-чмоки, ну как ты там?

– Да ничего, помаленьку…

– Что делаешь?

– Да так… в ГУМе была, там такие сапожки классненькие выставили…

…обращаюсь ко всем, кто может меня услышать – войдите в разговор со мной. Повторяю: войдите в разговор со мной. Это просто. Только больно. Если вы войдете в разговор… вы сможете сделать так, чтобы в мире были и мы, и люди. Там во времени три ветви… на одной лед и пепел, а потом мы… на другой вы… а между ними третья… на которой можем быть мы все…

– Это еще чего?

– Да помехи, вообще телефон глючит… я такая своему говорю, ты посмотри, у тебя девушка с каким позорным телефоном ходит, ты мне когда айфон возьмешь, а он мне такой…

Так-так, так-так, так-так…

Так поезд говорит. Так-так, так-так, так-так…

Так-то оно так, а дальше что?

А поезд не знает, дальше что.

Машинист знает.

– А машинист его знает, – говорит необъятная тетка с двумя необъятными баулами.

Присказка тут такая. Когда кто-то чего-то не знает, вот так говорит:

– А машинист его знает.

Да кто его видел, машиниста-то, – фыркает дядька со сканвордами, сканвордов в поезд набрал, что с ними делать, не знает.

Люди начинают ворчать, говорят про машиниста, которого не видел никто, да и есть ли вообще этот машинист, или нет никакого машиниста, выдумали тоже, скажете тоже – машинист…

Так-так, так-так, так-так.

Иду, покачиваюсь в такт поезду.

Так-так, так-так, так-так.

Так-то оно так, а потом что?

А ничего.

А суп с котом.

– Проводник где? – вопит необъятная тетка, вваливается в конец вагона.

Говорю как можно спокойнее.

– Я проводник.

– Ой, а стакан у вас можно попросить? Фирменный, с подстаканником…

– Отчего ж нельзя… очень даже можно.

– А вы здесь давно? – не унимается тетка.

Пожимаю плечами, а как же иначе, проводником жил, проводником и помру.

– А то посидите с нами… пока то да се.

Иду сидеть с ними. Пока то да се. Пьем чай, постукивают ложки в такт поезда, так-так, так-так, так-так.

– Поезд-то, говорят, особый какой-то, правительственный, – говорит тетка, она Клавой представилась.