Приборы весело зазвенели о тарелки и блюда, из кувшинов и гигантских бутылей наливались вина и холодные напитки, мясо с рисовыми колобками только что с жаровни уютно скворчало, а из приземистых старомодных динамиков, как оказалось, уже звучал старый американский джаз, и в паузах саксофон выводил изобретательные соло, словно подчёркивая изысканность кухни и праздничное настроение. Золотисто-коричневые «тансан» были почти целиком спущены, и кафе заливал мягкий свет от фонариков, развешанных по стенам. Мулаты молниеносно убирали лишнюю посуду, заботливо выкладывали салфетки и помогали гостям сражаться с особо сложными блюдами: не всякий знал, как управляться с двойным ножом или для чего нужна приземистая кружка без дна, но с двумя ручками.

Когда первый шквал перемены блюд утих, и можно было уже выбирать, что особенно по вкусу, за столами воцарились живые беседы, подбадриваемые кристальными винами. Разрумянившаяся Талина, девушка обычно молчаливая, оживлённо рассказывала:

– Я вот недавно с удовольствием прочитала книгу рецептов 1907 года. Понимаете, как люди жили, как тонко чувствовали… Знаете, они вот готовили суп. Брали шесть рябчиков. Из первых трёх варили бульон, а еще из трёх делали фарш, типа фрикаделек. И вот после слов «выньте рябчиков из бульона» – это про первых трёх – о них больше ничего не известно. И это в книге, где описываются экономные рецепты! Меня так волнует судьба этих трех первых рябчиков, это ужас просто.

Девушки хохотали, судьбы рябчиков и их дальнейшие приключения придумывались самые невероятные, а молодые люди раскуривали вишнёвые трубки и с удовольствием слушали щебетание и сами рассказывали истории.

Таус, совершенно не выспавшийся ночью, расслабился. Глаза медленно, но верно закрывались. Обильный праздничный обед, тепло, потрескивающие дрова в камине, уютная атмосфера – как тут не уснуть. Он уселся поудобнее и, придав лицу выражение бесконечного блаженства, перестал бороться с тяжестью в веках.

Вся компания, давясь от смеха, наблюдала, как голова Тауса медленно опускается всё ниже и ниже. Талина тихо и внятно сказала:

– Кто спит, встать!

Таус немедленно вскочил. Поправил причёску, воротник и снова сел, смущённо улыбаясь под дружный хохот девушек.

– Тау-руми, – молвила Юмилла, безуспешно пытаясь сохранить серьёзность, – как можно спать, когда так весело?

– Я не сплю. То есть сплю, только наполовину.

– Одним глазом? – уточнила Самийя.

– Обоими, – подумав, ответил Таус, – но не до конца.

– На сколько процентов каждым? Это важно, – обеспокоенно спросила Талина.

– На пятьдесят, – не ощущая подвоха, сказал он, ощутимо проснувшись и разыскивая глазами кофе.

– Один на пятьдесят и второй на пятьдесят. То есть оба вместе на сто процентов. Получается, что ты совсем спишь?

Таус внимательно поглядел на Талину, прокручивая в голове варианты ответа:

– Нет. Каждый на пятьдесят. И вместе на пятьдесят от общего количества. То есть каждый на двадцать пять процентов от общего количества. Я понятно объясняю?

– Погоди, – снова вмешалась Юмилла. – Всё же непонятно. Каждый на пятьдесят, и вместе на пятьдесят. Получается, что пятьдесят плюс пятьдесят равно тоже пятьдесят?

Таус шумно вздохнул, налил себе апельсинового сока и пояснил:

– Да нельзя так складывать!

– Вот и я говорю, что нельзя, потому что пятьдесят плюс пятьдесят равняется сотне!

Молодой человек был спасён тем, что ширма у стены раздвинулась, появился в сюртуке залихватского зелёного цвета Джалан-руми и голосом заправского конферансье объявил танцы. Тотчас же зазвучала живая весёлая музыка, гости с удовольствием встали со своих мест, и кафе превратилось в палубу корабля под вечерними звёздами: музыка, полумрак и сияние разноцветных огней, качающихся от шума и весёлых танцев.