Не давая Энтони и слова сказать в ответ, Гален повернулся и заговорил с пограничниками.

– Слушай, Габриэль, я давно хотел тебя спросить, да все к слову не приходилось. Ты же младший брат – почему кровник ты, а не старшие?

– Что? – Габриэль удивленно вскинул голову. – Кровник – это как?

– У эзрийских горцев есть такой обычай: кровная месть. Когда убивают человека твоего рода, то надо отомстить: убить кого-нибудь из рода врагов. И вот когда горец исполнит этот свой долг, он шьет себе красные сапоги и ходит гордый – до тех пор, пока самого не убьют. Я думал, у вас такой же обычай…

– Не… – мотнул головой пограничник, оглядывая сапоги. – Это мне Лориан из Мойзельберга привез.

– Девок охмурять! – хохотнул разведчик.

– Хочешь, тебе обратно отдам? – вдруг обозлился Габриэль. – Тебе нужнее…

Энтони удивленно повернул голову: внезапная вспышка пограничника выходила за пределы отношений, принятых между братьями.

– А что? – спросил он. – Ты девок не любишь? Квентин расхохотался:

– Еще как любит! Только нельзя ему больше. Отгулялся, охмурил уже, кого успел. Женили мы его весной…

– Младшего раньше старших? – удивился цыган. – На что ж это похоже?

– А что старшие? Я уже восемь лет женат. Детишек уже… – сотник хотел небрежно, как всегда, усмехнуться, но улыбка вышла гордой и радостной, – трое…

Лориан хмыкнул.

– Может, и четверо уже… – слегка покраснел Квентин. – Все равно, пока имени не нарекли, считается, что трое. А Лори у нас беглый…

Гален тоже засмеялся.

– Хо! Как и я! Родная душа…

– Его отец женить собрался. Лори говорит: «Нет!» А батя говорит: «Да! Еще не хватало, чтоб я тебя спрашивал!» Батя у нас крутой по характеру, ну да Лори тоже… Они как сцепятся, так словно два жернова, все вокруг в пыль стирают, лучше не подходить.

– Ну, и чем дело кончилось? – поинтересовался Гален.

– А тем, что батя за плетку схватился, а Лори вышел за дверь – и с концами. Оказалось, ушел в Мойзельберг.

– Так вот откуда знание мойзельских тюрем! – усмехнулся Энтони.

Лориан искоса взглянул на него, но промолчал, откинулся спиной на камни, глядя в высокое небо с редкими облаками.

– Два года там пропадал, – продолжал Квентин, – потом вернулся. Сапоги, вот, брату принес, Габи у него всегда из младших любимчиком был. Батя плюнул да больше его не трогал.

– Потому что женюсь, когда захочу и на ком захочу, – проговорил Лориан и завозился, устраиваясь поудобнее на жестких камнях двора. – Без всяких сапог. Износятся сапоги – что потом делать?

– Детей! – фыркнул Квентин. – С детишками куда она от тебя денется?

Лориан ничего не ответил. Он лежал и загадочно улыбался, глядя в небо.

– Есть ведь зазноба-то… – шепнул Галену Квентин, искоса глядя на брата. – По всему видно, есть. Только разве он скажет…

– Сотник, вон, бежит, – прервал их Габриэль. – Сияет как медный грош. Не иначе, нашли что-то…

Давешний пехотный лейтенант подбежал, запыхавшись, вытянулся и радостным голосом закричал:

– Нашли, ваша светлость! Нашли! Они в стенку ушли. Собаки на стену лают…

– И никакой чертовщины! – звонко, хотя все еще несколько принужденно, рассмеялся Энтони. – Всего лишь в стену! Пойдемте, Теодор, посмотрим, что за привидения обитают в Аркенайне…

…След, взятый собаками, уходил в тупик, которым заканчивался один из коридоров. Здесь, в самой старой части замка, немало было недлинных тупичков с нишами. Такие часто встречались в древних храмах: раньше в них ставили статуи богов, а в ниши – свечи, цветы и курения. Сейчас, естественно, ни статуй, ни свечей, ни цветов не было.

Энтони подошел к нише и, взяв кинжал, принялся проверять пол, пытаясь вытащить небольшие плитки, которыми он был вымощен. Вскоре одна из плиток во второй нише поддалась. Он засунул руку в образовавшееся отверстие, что-то там крутанул, потом нажал на стену тупика, и та с легким шумом повернулась.