Мы ждали еще… целый месяц. К тому времени вернулся Толик, у которого мы тоже забрали все деньги. Но и они быстро закончились. Мы еще три раза опустошали соседский кошелек. Скоро деньги кончились и там. Остальных соседей мы не знали. Брать деньги больше было неоткуда. И вот на последний пятак в метро мы снарядили в путь-дорогу Менделеева. Пусть у друзей хоть что-то займет.

– Без еды и денег обратно даже и не возвращайся! А то помрем голодной смертью.

На улице уже была зима. Заезжали мы по осени. И «пошел он, метелью гонимый» по голому, застывшему и замороженному полю, весь какой-то скукуеженый в тоненькой курточке и ужатый от ветра и снега. Вернулся через пару часов. С деньгами. И привел с собой друга с авоськой еды и водки.

Мы продержались еще одну неделю.

Хуже всех было Ленке. Ведь ей надо было не только нас кормить, но и своего двухлетнего сына. А он кричал: «Мать! Карми музыка! Музык есь хоцет». Я, конечно, была самая виноватая. Виновата, что негры мои. Виновата, что в их квартире сидели. Виновата, что с Ленкой на кухне не маялась в творческой тоске. Виновата, что денег не было…

Так продолжалось еще целый один месяц. Месяц общественных мучений.

Но вот однажды поздно вечером, по прошествии двух месяцев с длинным хвостом, когда мы в душе уже поставили на этом деле крест, выяснив, что от Мадам ничего не слышно, раздалось неуверенное царапанье в дверь. Услышала этот скреб Ленка и позвала знаками Бобсона. Мы все к двери на цыпочках подались. Решили, что нас вычислили «комиссионщики». Хотят получить свои бабки.

Мы решили отбиваться. Взяли, кто что мог. Я нашла на кухне тесак. У Менделеева был в руках собственный зимний сапог. А Бобсон где-то подцепил железный ломик. Смешнее всех вооружилась Ленка. При ее весе в тридцать килограммов и росте ниже цыплячьего, в руках у нее оказалась гантель, которую она тощенькой ручкой гордо и как-то криво держала над головой. При этом казалось, что ручка вот-вот переломится, гантель непременно упадет ей на голову и прибьет насмерть.

– Кто там? – тихо спрашивает Бобсон.

– Я… – говорит дверь неуверенным женским голосом.

Кто я? Может, соседка? Бобсон приоткрыл дверь до малюсенькой щелочки и просунул туда один глаз. И вдруг резко распахнул ее настежь. За дверью стояли Док и Мадам собственной персоной.

Вот тебе и немая сцена: впереди, с фомкой наперевес, стоит, широко расставив крепкие, накачанные ноги, Бобсон. Над ним нависает длинный и тощий Менделеев, с сапогом, занесенным над головой Бобсона, и готовый к броску. Правее и сзади я с тесаком, а левее сзади – цыпленок Елена с гантелью.

Я тут же совсем обессилила и чуть не упала в обморок! Этот несчастный тесак вывалился у меня из рук и упал прямо на ногу бедному Менделееву! Как он взвыл на весь подъезд! У Мадам и Дока глаза выскочили из орбит, и они чуть не заорали следом!

Первым пришел в себя Док. Он посмотрел на мои ошалевшие глаза, на ощетинившуюся толпу, все понял и засмеялся. За ним Мадам. Ну и мы заржали на весь подъезд, от нервов.

Потом был рассказ, полный ужаса и драматизма. Мадам говорила, Док переводил. Оказывается «Рафик» так нагрузили, что, как только он переехал границу и двинулся по территории Финляндии, у него лопнула рессора. Разгружать машину было невозможно, он был опломбирован. А бедный водитель, негр, в чужой стране, без денег, стал пытаться отремонтировать это горе. Мучился он долго. Никто за такое дело не хотел браться. Наконец он нашел большой грузовик, в который наш «Рафик» и вошел целиком. После через всю Финляндию подались к парому. Но беда не ходит одна. На пароме сломался сам грузовик. Выгружали подъемным краном. Потом выгружали из него «Рафик». Потом ремонтировали грузовик…