Немного железом, но с примесью сладковатого чего-то, корицы что ли, а еще чуть-чуть даже перца черного добавлено. Еще на окладах всегда есть клейма, как проба на золотом кольце. Чтобы его прочитать, нужна специальная книга, где собраны образцы клейм всех мастеров всех школ. Клейма ставятся на окладах внизу справа, и на нимбах, если таковые есть…
Но не всегда верь глазам своим. Советские умельцы могли таких «чекух» на «новоделы» наставить, только диву даешься! Лучше доверяй своему носу. Мой нос меня никогда не подводил. И первое, что делала, снимала оклад и внюхивалась.
Была у меня одна приятельница, дочь очень известного композитора Анатолия Лепина. Если кто не знает, он гимн Латвии написал, музыку к кинофильму «Карнавальная ночь» и еще всяких песен много, я уж и не помню. А золотая была, потому что из «золотой» московской молодежи, которой все можно…
Квартира у них была огромная в «балалайке». Это так назывался композиторский дом, в самом центре Москвы в котором и Дом композиторов тоже находится, на улице Горького, теперешней Тврской-Ямской.
Мама у подружки – бывшая прима-балерина Рижского театра оперы и балета, из древнего, думаю тевтонского, рода, потому что Татьяна уж больно страшненькая получилась. У Тани был брат Леня и большое семейное горе. У папы и мамы отрицательный резус-фактор крови, поэтому у Тани и Лени ничего не получалось насчет потомства. В алгебре так просто – минус на минус дают плюс! А в жизни минус на минус дал такой минусище, что нес сплошные выкидыши и Тане, и Лениной жене.
Короче, загнивающая кровь, которую Таня, как и большинство «золотой молодежи» того времени, разбавляла алкоголем, сделав многократную и неудачную попытку размножиться.
Плюнув на это дело, она запила, причем как!!! Мы с вами пьем сугубо пердиськи, как говаривал наш бровастый и целовастый Л.И. Брежнев, а Таня пила сиськимасиськи, а закусывала сугубо пердиськи…
Я придумала пословицу: кто пьет хорошо, но и ест хорошо, тот никогда не будет алкашом. Можно даже спеть.
Я ездила к ней потому, что она всегда что-нибудь продавала, в основном антиквариат. Ей на бутылку не хватало. Однажды в августе позвала меня на «показ». Приезжаем мы с моей сестрой Танюшкой, видим – замок на входной двери выдран с мясом, все на распашку, а в гостиной поперек дивана лежит вдребезги пьяная Татьяна в зимних сапогах на босу ногу, еле чем-то прикрытая, а на улице – лето!
Вонь страшная. Вся посуда грязная. И на столе, и под столом. В папином кабинете, где рояль и красивая антикварная мебель, тоже все загажено, сесть противно. Стоим и головами крутим. Вдруг где-то между пустыми бутылками зазвонил телефон. Поднимаю трубку – Танина мама из Прибалтики звонит, просит Таню. Я же не могла сказать маме, что она и не мычит даже. Маму жалко. Пошла, взялась трясти Таню. Ноль эмоций. Плевать она хотела на нас со своей тевтонской колокольни. Пришлось применять крайние меры. После холодной воды, вылитой Татьяне на голову, она немного прочухалась.
– Ой, привет. А что случилось? Что надо?
– Тебя мама к телефону!
– Ага, мама…
Татьяна рванула в кабинет, схватила в руку пустую бутылку из-под шампанского и…ВНИМАНИЕ… выдала в горлышко:
– Я слушаю… – и вставила горлышко себе в ухо…
От смеха у меня тогда аж живот свело. Впервые в жизни.
Помню, в какой-то раз вызывала меня Татьяна к себе на «аукцион». У нее такое бывало: притащит золотая молодежь (пьющие дети писателей и композиторов) какие-нибудь вещи и давай меня уговаривать купить. Морально я не очень переживала. Если они уже стащили что-то из дома, то точно пропьют, обратно не понесут. Мне продадут или Васе, или Феде, или отъезжающему на родину предков еврею Иосифу. Тогда она меня вызвала по поводу нескольких вещей сразу. Первая вещь принадлежала внуку «товарища Луначарского». Это была очень антикварная штука, он ее у мамаши скоммуниздил. То ли Япония, то ли Китай. То ли пятнадцатый, то ли даже девятый век, вырезанная из целого бивня мамонта японская ладья, а на палубе пятнадцать НЭЦКЕ, начиная от Императора и заканчивая двором, прислугой и матросами. Ну, очень красивая. Очень! Ну, и еще пару настоящих икон в идеальном состоянии.