А вообще, если честно, мне показалось, что он просто плыл по течению, как щепка, стараясь, как задиристый петух, махать крыльями, громко кукарекать и выпячивать грудь, чтобы как-то все-таки выделяться из толпы.

Толпа, при этом, вовсю развлекалась над дурачком, а он думал, что это есть признание его врожденного чувства юмора. Что это он над всеми развлекается. Ха, ха, ха, размечтался!

Но он старался… – жить прикольно!

Вначале я не очень врубалась в подколы закадычных друзей Толика, но потом, постепенно, стало доходить… Каким же заразным оказалось это слово – «прикольно»! Оно ко мне как-то быстренько прилипло. Заразилась я им, и стало у меня тоже цинично-прикольное отношением к окружающему пространству. Наверно, это случилось потому, что я оказалась на удивление смышленой обезьянкой, схватывающей все прямо на лету, а циничное отношение давало очень плотную ширму, за которой плохо просматривалась моя провинция.

Когда ты малость глуповат, да еще и провинциал, ты все время за что-то прячешься, чтобы народ не думал, что ты не «москвичка». Москвички они тебе не птички, они девки о-го-го! Боевые, и на все готовые. Так все говорили. Поэтому ты, провинциалка, должна стать круче, из кожи вон вылезти, но всем доказать, что у тебя кишка не тонка, что ты и умная, и прикольная, и подкованная, и начитанная, и на всех с большой колокольни плевала.

В общем, такая настоящая московская сука, мос-ква-квачка.

По-тогдашнему, модному, это носило еще и другое название – чувиха! Я очень хотела быть такой чувихой, потому что Толика воспринимала за чувака! Это у меня тогда тоже где-то на уровне подкорки сидело. Толиково приколожитие хорошо накладывалось на тонкую канву моих мелочных восприятий тогдашней жизни. Он-то мне показывал, что по жизни веселей, когда ты чувак и прикалываешься над всем и всеми. Вот эту игру я и приняла, плюс мои собственные добавки, как соус с перцем…

Только потом до меня доехало, что на самом деле я для Толика была никакая не чувиха, а мишень для приколов. Собачка Белка или Стрелка…

А тогда заразилась я этою заразою, и понесло меня, заразную, на волне по жизни колесить, понтить и самоутверждаться, пока не занесло аж в контрабанду. Тогда она почему-то называлась «фарца». Вот тогда и начался новый этап моей жизни, этап понтяристо-двойной. Одна на виду у всех, а вторая – финансово-подпольно-шпионская.

Днем, прикалываясь над клиентками, я шила платья на заказ, а ночью занималась «спекуляцией в особо крупных размерах» с такими же, как я, приколистами. Пахала на сцене жизни без перерыва, в три смены, двадцать пять часов в сутки. Разъясняю для непонятливых: двадцать четыре плюс обеденный перерыв!

Распорядок дня был веселенький: дневные примерки, швейные рекорды скорости от забора и до упора, вечерняя тусовка со спекулянтами-коллегами и с иностранцами-студентами, а ночью выезды на дела фарцовые. В общем, сплошной прикол…

Но начнем все по порядку…

Как-то по весне переехали мы жить в коммунальную квартиру. Наша коммуналка, ценное изобретение Советской власти, которой она и, правда, испортила население Москвы, как правильно заметил М. Булгаков, была заселена совершенно разномастным, абсолютно не подходящим друг другу народом. Как в музее мадам Тюссо! Знакомьтесь:

В одной комнате проживал молодящийся вьюнош, Валек, лет около сорока. Почему «проживал», спросите вы? А потому, что он там только погуливал, а жил у мамы. Правда, он в основном и не пьянствовал даже, а помогал одиноким и незамужним дамам (а может быть, и не одиноким и замужним) не забыть, что такое либидо и как с ним бороться. Другими словами, почти еженедельно показывал нам, какое же разнообразие женской красоты распространилось на свете белом! Он избрал себе тяжелое и неблагодарное занятие – обслужить и угодить наибольшему количеству женщин. Круто! Иногда эта мысль меня волновала, потому что я не могла понять, как он это делает, не производя впечатления человека сексуально крепкого. Натуральный МНС (младший научный сотрудник) в очках. Лысоватенький, щупловатенький и не сильно выдающийся в тех, самых нужных местах…. Но, как он старался! И как же часто!