«И что меня занесло в это кафе, что я здесь вообще делал?» – думал он, сидя на снегу. Он потрогал левую скулу, она стремительно опухала. Он набил себе рот снегом, приложил снег и к левой скуле. Встал, заметил, что пара капель крови попала на джинсы. Он как-то быстро протрезвел. Чувствовал, что рана на губе приличная и сильно кровоточит. «Я был вообще никакой, что меня потянуло?» Он встал, медленно пошел в сторону кафе. Поднялся по лестнице, нашел глазами свой столик, заметил пуховик, висящий на стуле. Медленно, сглатывая кровь, отправился к своему столику. Вся компания сидела, все весело общались, симпатичная девица уже сидела рядом с молодым парнишкой, заглядывала ему в глаза и что-то говорила.

Золотарев подошел к столику, взял пуховик. Девица на него даже не взглянула, продолжала что-то говорить парнишке. И только Юра, заметив Золотарева, махнул рукой:

– Привет Москве, москвич!

Он весело, во все свои голубые правдивые глаза улыбался Золотареву. Золотарев ничего не ответил, понимая, что нормальных слов не будет, да он и не мог говорить – рот был полон крови, махнул рукой уходя.

«Теперь, наверное, такси? А деньги-то есть? Света заплатит, если нет», – подумал Золотарев, выходя из кафе «Бабочка».

– Свет, у тебя бадяга есть? – поздоровавшись, спросил Золотарев у сестры, открывшей ему дверь квартиры. Золотарев взял себя в руки и держался бодро, начисто выкинув случившееся в кафе из головы. Он вообще умел настраивать себя в кризисы, собираться, двигаться вперед, стараясь воспринимать случившееся с оптимизмом, с выводами для себя.

– Какая бадяга? Стол накрыт, Володя! Господи, что с тобой?! – она всплеснула руками, увидев раздувшуюся скулу и опухшую нижнюю губу брата.

– Да так, зацепился в «Бабочке» на Фрунзе.

– Володя, ну ты что, ну разве можно было в этот шалман соваться? Ты бы хоть спросил!

– Да все в порядке, не волнуйся, подлечусь, ничего, полезно иногда, – улыбался Золотарев.

Они прошли в ванную.

– Бадяга, мазь специальная, забыла, что ли. На Иркутском меня лечили, когда побили сильно… накладываешь на синяк…

– Да какая у нас бадяга, ты что? Мы по «Бабочкам» не ходим, – недовольно ответила сестра. – Вот бери тональный крем. А с губой-то что?

– Да ничего, вроде кровотечение остановилось, прикусил маленько.

Они пошли к столу, Золотарев поздоровался с Анатолием, обратил внимание на Машу Севостьянову, с которой Света дружила еще с детского сада, и которую сам Золотарев знал столько же сколько и свою сестру. Он вкратце, переведя все в шутку, рассказал про стычку в «Бабочке». Анатолий невольно с неудовольствием посмотрел на Золотарева, и Владимир заметил этот взгляд, но почувствовал не раздражение, а наоборот, радость, как если бы он подтверждал золотаревские мысли о скучном Анатолии. А тот, налив всем замерзшей водки, оттостился за Рождество. Закусив, выпили еще. Света положила брату успевшей остыть утки. Снова выпили. Незаметно тон в застольном разговоре взял Анатолий, начавший рассуждать о политике.

– Новый молодой президент Путин, – говорил он, – это наконец то, что мы все так долго ждали, но президенту нужна команда, и главное в этой команде – наличие серьезных производственников.

– А как же Черномырдин? – спросил Золотарев. – Газпромовский, но при нем Россия особо не процветала…

– Цены, нефтяные цены, и один премьер – это еще не команда! А нужна серьезная команда сырьевиков-производственников! Даже не финансистов, они уже завалили кризис 1998 года, а сырьевиков. Именно они лучше всех знают подноготную российской экономики…

После второй рюмки обычно легко заводящийся на спор Золотарев перестал слушать Анатолия. «Надо же, а она изменилась, Маша-то, как-то повзрослела. Да и пора уже. Пятый курс. Сестра замуж собралась. Маша, кажется, на экономическом в строительном институте учится», – вспоминал Золотарев. Они разговорились, вспомнили общих знакомых с Иркутского тракта, школу, в которой вместе проучились десять лет. Севостьянова очевидно была красивей той, сегодняшней из кафе. Темненькая, с полными плечами и красивой грудью, с тоненькой талией, с большими глазами, она смотрела на Золотарева и улыбалась ему. «Кажется, что-то Света задумала, надо ее расспросить».