«Да здравствует самая прекрасная на свете девушка Муся!»
«Свободу бедной девочке Мусеньке!»
Такие лозунги стали озвучивать пассажиры. Им всем было очень жаль Мусю.
С задней площадки автобуса донеслось: «Свободу Юрию Деточкину!» Это старик с палкой в дрожащей руке вопил что есть мочи. Он, вероятно, то ли не расслышав, то ли не поняв о ком речь, принялся кричать за компанию то, о чём знал… о чём когда-то где-то слыхал… Седая его борода угрожающе торчала вверх, а он всё кричал, кричал и кричал, грозно размахивая своей деревянной клюкой.
Возмущение людей нарастало и нарастало. Всем добра и справедливости хотелось.
«Сладкая парочка» никак не отреагировала на это людское восстание. Они были заняты всё тем же своим приватным разговором. Они были где-то там… далеко-далеко…
Пассажиры поорали… покричали… повозмущались чуток… и… затихли…
Народ устал… Народ сник… Народ успокоился… Народ угомонился…
Люди к своим бедам вернулись… к личным… к индивидуальным…
У всех что-то своё скорбное бывает. Ну, или почти у всех. У некоторых. Что-то негативное любого может преследовать. У людей свои горести, свои драмы и трагедии, свои бедствия и несчастья. У каждого своё наболевшее. У любого и всякого так в жизни случается. Никто от этого не застрахован.
Да-с… Так-с…
С этим бесполезно спорить.
Несчастные бедолаги пассажиры терпели и ждали окончания этого безумного и бесконечного путешествия от здания аэровокзала к месту стоянки самолёта.
Автобус, тем временем, всё катился и катился, он всё петлял и петлял, вилял и вилял, кружил и кружил по бескрайнему столичному аэродрому.
Явление четвёртое
Жара донимала. Солнце палило и жарило. Автобус всё катился, катился и катился, а «сладкая парочка» изошлась вся в дрянных диковинных измышлениях…
Эта неуёмная «сладкая парочка» всё костерила и костерила взахлёб, всё обличала и обличала, всё мурыжила и мурыжила своих коллег по работе.
Тем беднягам, работникам аэропорта, которых тут вспоминали недобрым словом, однако, икалось в эту минуту. Дикая навалившаяся икота как колючим верблюжьим одеялом накрыла тех соратников сердечных и шпарила до посинения, до морковкина заговенья. Они не понимали кто их костерит… с какой стороны дует ветер…
Водитель крутил рулём и извергал из себя пошлости и откровенные оскорбления во все стороны. Неприличности, неприятности и похабности вылетали как пули свинцовые из поганого рта этого повесы. Ему это безумно нравилось: за глаза оскорблять и унижать своих друзей и знакомых.
Женщина с красной повязкой на руке, сидевшая рядом с ним в том же тоне, в том же цвете и в том же ракурсе громко оглашала всевозможные скабрезности и ругательства в адрес всё тех же соратников по работе и лично знакомых людей. Ей это тоже всё очень нравилось. Очень и очень. Она была довольна собой. Она находилась на самой вершине, на пике своего женского превосходства и бабьего совершенства.
Много разных бранных и поносных слов было произнесено ей в адрес подруг, много чего беспардонного, непристойного и даже бесстыжего озвучено в адрес друзей.
Жара не спадала, она давала о себе знать. Она даже обороты набирала. Всё жарче и жарче становилось. Жгло нестерпимо со всех сторон.
Зной доставал и допекал. Дышать было трудно.
В салоне – как в пекле. Душегубка настоящая.
Люди маялись и страдали. Они мучились и терпели. Они терпели и мучились.
Глаза самопроизвольно вылезали из глубоких глазниц. В затылках щемило.
Пассажиры за сердце хватались, виски тёрли, уши затыкали, в обмороки падали.
Автобус выписывал кренделя. Пируэт за пируэтом. Загогулина за загогулиной.
Шофёр вращал баранку то в одну сторону, то в другую, слушал дежурную тётку и резонно, с великим удовольствием, поддакивал. Кое-чего сам добавлял чего-то такого… шибко остренького… и весьма охального… Иногда пошлое и грязное из его уст наружу выползало, на белый свет трепетно выскакивало.