Когда мы везли бабушку на кладбище, я тоже думал об этом. Кладбище находилось в двух километрах от завода, где изготовляли части для баллистических ракет, это и навело на размышление. Думал и о другом. Сухие бабушкины руки, цвета луковой шелухи, ее спокойное красивое лицо, простой деревянный гроб, за который осудили некоторые соседи, не знающие, что это всего лишь одна часть бабушкиного староверческого завета, которую удалось выполнить, вторую – безалкогольные поминки – выполнить не удалось, все это заставляло меня думать о жизни. Я думал – а не убьют ли меня в Афганистане, если я пойду в армию? Я думал – нет, не убьют, ведь к моему восемнадцатилетию все закончится. Я думал – надо перестать надевать, выходя на улицу, тренировочные штаны, а то уже пару раз, когда ехал в трамвае, пришлось пропустить свою остановку. Я думал – надо записать на катушки «Чингисхан» и «Оттаван», а если бабушку начнут целовать, то я спрячусь и целовать не буду.

Я думал – неужели это я ее убил, как сказала мама в тот день. Они приехали тогда поздно, гораздо позднее, чем обещали. Я уже посмотрел «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», больше ничего интересного не предвиделось, и я, взяв «Борьбу за огонь» Рони-старшего, углубился в чтение. Несмотря на увлекательнейший сюжет, меня сморил сон. Сон странный, дурацкий. Мне снилось, что я работаю на почте в Нью-Йорке, но почта не обычная, и даже не голубиная, а страусиная. Я привязывал письма к ногам страусов, а посылки навьючивал им на спины, потом отпускал. Дорогу страусы знали. Если кому-то надо было пересечь океан, к примеру, донести письмо во Францию, те шли или в аэропорт или в морской порт. Потом мне все время будто вспоминалось, что я видел во сне старенькую бабушку, но четко я не был в этом уверен.

Разбудили меня мама и бабушка, они приехали усталые после огородных работ. Но это не помешало им сразу же подойти к прабабушке и обнаружить, что та находится в полумертвом состоянии. Начались крики, упреки, вызовы «скорой», но «скорая» не помогла. Ночью старенькая бабушка скончалась. Она слишком долго пролежала лицом вниз. Я просто проспал тот момент, когда она опять перевернулась. Или не проспал, а все сделал специально? Что ж – не вам судить.

Наутро мама, с опухшим от слез лицом, бросила мне в лицо очень простую фразу: «Это ты убил бабушку!».

Все это: и сон, и слова мамы, и слова прабабушки, эти ее: «милый, милый» – все это вспомнилось мне, когда мы проезжали мимо больницы. Особенно сон. Ведь я в нем полетал на страусе. Но не там, где бы хотелось – над нашей больницей. Она была построена сразу же после войны. Ее, как и большинство зданий вокруг, строили пленные немцы. Проектировал больницу немецкий архитектор. Уже после того как он и его соотечественники отправились на родину, какой-то летчик, совершая тренировочный полет, случайно посмотрел вниз и оторопел – внизу, на земле, он увидел огромную свастику! Немец так хитроумно замаскировал ее в чертежах проекта, что там ее просто не было видно. Но сверху все эти строения: больница, подсобные помещения, аллеи и прочее давали именно такой визуальный эффект. Мне всегда казалось, что эта история – вымысел.

Вечером я лег спать очень рано, не так, как обычно. Меня душили слезы. Только в этот момент я осознал, что старенькой бабушки больше нет и то, что это я виновник ее смерти. Ее, читающей в свои годы почти по складам, качающей осуждающе головой при виде артистов балета, который так часто показывали по телевидению и всегда доброй ко всем людям, больше нет. Меня душили слезы….

В конце концов, я все же уснул.