– Впервые за три часа твоих бредней слышу мысль темного мага. – сказал ворон женским голосом. – Мечнику нравится женщина. Мечник колдует. Мечник получает желаемое.

Северин улыбнулся. Он смотрел отнюдь не на птицу, а, скорее, сквозь нее.

– Тень Игоревна, вылезайте скорее!

Ворон опустился на изгаженное дно клетки, спрятал голову в крылья. На стене за ним, проклюнулась черная точка, которая вышла из стены тонкой спицей, упала на стену отрезком, извернулась восьмиугольником, края того сжались, и из стены выполз пятиметровый восьмигранный шнур, учившийся на клетку.

– Может быть я слишком давно пятимерное бессмертное существо, но, милый мой мальчик, когда я была женщиной, мне и в голову не приходило, что я могу быть хоть в чем-то виновата перед вашим мелочным и диким полом.

Правое ухо его снова притянуло к себе рот.

– Ты Паж дома Монет, а до этого урожденная темная ведьма. А она из тех, кто ничего из Дел Тьмы не видел, и, я надеюсь, никогда не увидит. От этого она только и может, что нас бояться. Как мне быть?

– Предлагаю тебе начать себя избивать, Северин. – без промедления ответила Тень Игоревна.

Подросток усмехнулся.

– Плетка семихвостка и на каждый хлыст по семь узелков? Ну да, тогда у меня вообще все пройдет. И сердце, и живот…

– И прыщи. – добавила она. – Ведь сам на все знаешь ответ, и зачем я только тебе понадобилась?

– Люблю поговорить с теми, кто не фонит мыслями. – разогнул он углы коленей. – А на самом деле, я тут закончил. Мне бы в начерталке попрактиковаться.

Шнурок пропустил по всей длине фиолетовые искры.

– Это я люблю, это пожалуйста. Мелок? Уголек? Правая? Левая?

Северин закрыл дверь вивария. Тень Игоревна оперлась на землю тремя тонкими иглами.

– Мне мел как-то спокойнее. – сказал подросток. – Можно попробовать симметрические и зеркалки.

– Зеркалки на угле проще.

Следующая дверь за виварием – начертательная: стены пол и потолок – все из полированного ореха и благородно предоставлено к услугам тех, кому лень учить страницы заклинаний на очередном вымершем языке, а потом петь их по три часа без права на ошибку. Сейчас стены на две трети высоты были заполнены мело-угольной зеркалкой, с симметричным сердцем, повторенным в точности на потолке. Майский взорвался проклятиями.

– Андрей не убирает за собой в принципе? Дома убираюсь, здесь убираюсь, в машине убираюсь. Нашел уборщицу! Никакой помощи в этом дурдоме. – Северин был уже в соседней с начертательной кладовке, с влажной тряпочкой в руке.

– Стой, малыш! – остудила его бесконечная ведьма. – Ты сначала посмотри, что это. Может, это тебе… – и после короткой паузы, в своем излюбленном тоне, по которому было понятно, что урок начался, Тень Игоревна сказала: “И, может, это совсем не Андрей…”

Северин отложил тряпочку, смягчился, Тень Игоревна протянула ему одну из своих иголочек. Не робея, он взял у трехмерной проекции бесконечной Тени Игоревны на эту реальность одну из ножек, указал в центр.

– Ну, видать, целевой контур.

– А о чем он?

Северин подошел к округлой границе симметричной на полу и потолке части.

– Что не заходишь? – поддела Тень Игоревна.

– Ну, как. – улыбнулся он.

– Опять без защитных чар ходишь?

– Как я буду защищать себя от того, чем хочу владеть?

– Ты серьезно?

– Да.

– Надеюсь, ты сейчас прикалываешься. – сказала Тень Игоревна, ее проекция поерзала по полу.

– Если бы… – протянул он.

– Знаешь, я не думаю, что я хочу твоего восхождения. Честно.

– Спасибо за честность. Хочешь знать, чего именно ты не хочешь?

– О чем может мечтать Мечник? – холодно проныла ведьма. – Только о мировой войне.

– О, как ты догадалась? – Северин обнялся с переливающейся черным агатом иглой, улыбнулся. – Я бы устроил мировую войну, моя дорогая. Страшную, как все войны. – он закрыл глаза. – С белыми горами мужских черепов. Но посрывает их с тел не взрывами бомб, не очередью свинцовых семян, и даже не огнем преисподней… Это будет война одной ночи, когда в сумрак каждого алькова, тихо-тихо и скромно-скромно, как всегда, пожалует жена со своим любимым ножом, и за одни только сутки вся Земля распустится в розах, а небо рассыпется в Волопасах, и я, там, цитриновым светом звезд посмотрю на них, на женщин: на моих прекрасных убийц, на моих королев, на отстоявших остротой шипов право на мед лепестков и каждодневный блеск студеной росы. На восставших ради самих себя и меня. Посмотрю сверху вниз. Любящий, как король.