История девицам понравилась, и нам, заслуженно, налили по второй. Вот и говорите после этого о бесполезности посещения библиотек. Время неумолимо бежало, и наконец пришла пора оставить и этот гостеприимный приют. Вволю поговорив и согревшись, в прекрасном настроении собрались мы в путь, но невидимые нимфы сделали попытку продлить вечеринку в темноте:

– Может, вам не надо до начала Московского? Может, достаточно до начала улицы Глеба Успенского? Тут рядом, за углом поворачиваете налево, сто метров и… ага, тупик. Потом возвращайтесь, еще поболтаем.

– Предложение заманчивое, да и Успенского знаю, вроде бы именно он про Простоквашино написал, – сказал я, немного попутав фамилии. – Кот мне там очень нравится, полосатый. Матроскин зовут. Но нам не надо налево, нам не надо в тупик, да, Генри?

– Да, – сказал он мрачно, – нам надо дойти. И нельзя возвращаться.

Так мы и не увидели лиц своих собеседниц, хозяек бара «Ни-Ни». Встретим на улице – не узнаем. Обидно.

Мы шли по трамвайным путям к величественному сооружению цвета морской волны, которое мой когда-то отягощенный двумя курсами архитектурно-строительного университета мозг описал бы как арку, состоящую из шести пар дорических колонн, увенчанных высоким аттиком с вязью из золотых букв, и, конечно, какими-то загадочными фигурами на фризе.

– Ну, а это горгульи? – с надеждой спросил Генка.

Я опять его разочаровал.

– Это тридцать гениев победы, выполненных в аллегорическом образе крылатых дев.

– Блин, – расстроился Геннадий. – Дрон, увидишь горгулью, скажи мне!

– Хорошо, – пообещал я, твердо зная, что до конца Московского проспекта не встречу ни одной, а там – как повезёт.

И, довольный, я огляделся.

Окружающая обстановка была достойна пера Тита Ливия. Слева, за столиками стеклянного кафе, пили пенный ячменный напиток приехавшие на завтрашнюю битву фанаты столичного гладиатора Спартака. Длинноногие томные матроны в коротких туниках, рискуя подмерзнуть, направлялись от метро к ночному клубу «Папанин». Патриции – иностранцы восхищенно глядели на них с верхних этажей только что выстроенного отеля «Холидей Инн», легкий запах штукатурки, извести и краски от которого еще не выветрился. А патриции местные, по привычке ни на кого не глядя, в сопровождении верховых центурионов с проблесковыми маячками, поворачивая с Лиговского, на породистых черных немецких кобылках неслись по крайней свободной полосе, спеша в аэропорт.

– Андрюха, я пешком дошел до Московских ворот, мы одолели уже две трети пути! – восторженно произнес мой приятель. – Сам в это не могу поверить!

– Может, пройдешь через них, через ворота? Ты заслужил этот триумф. Честно говоря, не надеялся дойти с тобой пешком так далеко.

– А ты?

– А я пока не заработал.

– Ага, только спас мою никчемную жизнь, – беззлобно ухмыльнулся Генка, соглашаясь по сути с моим предложением.

– Подожди, Генри, – сказал я. – Такой момент! Надо, чтобы ты выглядел достойно, и история запечатлела тебя в самой себе.

И я нарвал прошлогодней соломы, торчавшей повсюду из клумб вокруг, и, скомкав ее как попало, водрузил на голову приятеля, а затем отошел шагов на тридцать, чтобы узреть всю картину целиком.

Пейзаж оказался прекрасен. Бодро чеканя строевой шаг, маршировали за предводителем суровые призрачные легионы. За ними невидимые лошади тянули незримые повозки с богатыми трофеями. По правой стороне, рядом с остроугольным домом № 110, новобранцы у Московского райвоенкомата завидовали нам и рвались в бой. Их глаза горели то ли жаждой добычи, то ли желанием выспаться. Небо тоже было на нашей стороне. Тучи впереди неожиданно расступились. Золоченый шпиль Адмиралтейства, вдруг отчетливо проявившийся в голубой и розовой дали, поймал отблеск последних лучей заходящего солнца и, словно прожектор из лазерного шоу на арене Колизея, высветил величавую фигуру моего героя. И казалось, будто сквозь вытянутую дыру в высоких, но плотных облаках, любопытствуя, глядели на нас загадочные римские боги. Марс, окидывая взглядом дистанцию пройденного марш-броска, одобрительно кивал головой. Бахус, непонятно почему, веселился и хлопал в ладоши. Меркурий, видимо зная содержимое наших карманов, сочувственно цокал языком, а по щеке Венеры стекала нескупая женская слеза.