– Так, милая моя, а ну-ка вновь собери себя по кусочкам и натяни улыбку, ты же на работе! Все, что ты сказала, существует только в твоей голове, со стороны это выглядит не так…

– Нет, именно так! Все знают, если она одна, с ней сто процентов что-то не так. Скорее всего, она некрасивая!

– …и ты сама подпитываешь эту «картину мира», – будто бы вовсе не слушая Лену, продолжала Вера. – Все, что ты чувствуешь, абсолютно естественно, но! Мужчин сейчас в два, а то и в три раза меньше, чем женщин, вычти импотентов, – она подняла вверх большой палец, – нетрадиционных, – в дело пошел указательный, – женатых, – средний, – по той или иной причине несвободных, – вместе с безымянным поднялся и мизинец, – и… – Вера растерянно посмотрела на непристроенный мизинец, – просто странных, каких сейчас тоже полно. Кто остается?

– Не знаю…

– Да какие-то жалкие проценты… Выбирать не из кого, понимаешь это?

– И… к чему вы клоните?

– Да к тому, что женское одиночество, милая моя, отныне не феномен, а проза жизни.

Лена потупила взгляд:

– И что мне теперь делать?

– Ну тут есть два варианта. Ты можешь разыграть майскую ночь, или утопленницу, но тогда, даже если Бог и уготовал тебе личное счастье, ты никогда его не познаешь, либо ты можешь жить дальше, занимаясь саморазвитием. Тело – оно что? Сгниет никому не нужным! А душа – она вечна, так вот занимайся душой, ты с ней ой как надолго. А что касается одна не одна, помнишь, что нам там Скарлетт говорила? Я не одна, со мной Бог.

После второго занятия (c Pre-Intermediate) к Вере подошла Саша «по личному вопросу». Она мялась сильней обычного и явно не знала, как начать. Вера, любовно разглядывающая ее разлетающиеся кудряшки – до чего красиво! – решила ее подбодрить.

– Что такое?

– Вера Анатольевна, я хотела бы у вас кое-что уточнить, но как бы… это не совсем… это неловко…

– Ну ты начни, а мы посмотрим, – вальяжно протянула Вера, не глядя Саше в глаза. Блондинка или училка?!

– В общем, Вера Анатольевна, я хотела у вас уточнить… эээ… а вы занимаетесь частной практикой? – осторожно начала она.

– Ах, об этом! Да, конечно! Сейчас уже меньше, но вообще да!

– Я просто… мне очень нравится с вами заниматься, подумала, может быть, мы могли бы заниматься индивидуально, потому что у меня много пробелов.

– Да, конечно, но я могу, сразу предупреждаю, только по субботам, – училка!

– Да, это подходит… А вот по цене? Как бы…

Вера мысленно правой рукой сжала сердце и, не глядя Саше в глаза, механически выпалила.

– Полтора часа – шесть тысяч. Я знаю, это дорого, но я и так снизила, рубль стремительно падает.

– Это… ааа… – Саша пыталась проконтролировать, чтобы не выкатились глаза.

– За меньше я не готова!

– Я поняла, я… я тогда подумаю, хорошо?

– Да-да, конечно!

Выходя из офиса значительно раньше, чем обычно, ибо сегодня она была вынуждена провести только два занятия, Вера все еще обдумывала разговор с Сашей. Да, студентка ей была очень даже приятна, однако, как говорят великие: «Игнатиус Муллинер, молодой человек, мог поиграть с мыслью о том, чтобы угодить любимой девушке, написав ее портрет за спасибо, но Игнатиус Муллинер, художник, соблюдал свою шкалу расценок». Саша, эта двадцатитрехлетняя крайне хорошенькая стажерка, ничего не знала о времени, да и откуда ей было знать? Она не знала, как часы иной раз будто издевались над ней, все подгоняя и подгоняя стрелки вперед, а иной – они останавливались. Нет, правда, без шуток, однажды она была свидетельницей того, как остановилось время.

Это случилось много лет назад, когда она загорелой знойной златовлаской (волосы тогда сильно выгорели) в позолоченных босоножках прилетела из Гаваны, где была по дипломатической миссии, и вскоре родила сына. Головокружительные романы, государственные тайны, встречи со знаменитостями и прочая совершенно невероятная жизнь (это точно была