Холодная жестокость и наплевательское отношение к любым законам и обычаям так и остались фамильной чертой почти всех московских властителей. Но только этим они бы не добились ничего. По старому принципу «с волками жить – по волчьи выть» те же тверичи скоро стали не менее жестокими, а храбростью пожалуй что и превосходили москвичей, по крайней мере, в отличие от всегда лояльной Москвы, Тверь несколько раз поднималась даже против татар.

Обычные отморозки не выигрывают никогда, все их войны заканчиваются взаимным истреблением. После чего выжившим бедолагам остается лишь горевать на поминках под жалостливую песню «Братва, не стреляйте друг в друга, так тяжко друзей хоронить». Примерно к тому же шло и в нашем случае – вскоре с Юрием свел счеты сын Михаила Тверского Дмитрий по прозвищу «Грозны очи». Случайно встретив убийцу отца в Орде, он его зарезал, причем собственноручно, за что вскоре и сам поплатился жизнью.

Эта череда убийств продолжалась бы еще долго, если бы не преемник Юрия – тот самый принявший эстафету по охране Переяславля брат Ванька, оставшийся в истории под кличкой «Ванька-лопатник». Извиняюсь, конечно же, Иван Калита.

Он тоже был истинный «данилыч», и кровушки пролить у него не задерживалось – достаточно вспомнить, какими методами еще при Юрии он совместно с отрядами татарского военачальника Ахмыла подавлял ростовское восстание. Да что там – само великое княжение он получил после того, как по велению хана Узбека огнем и мечом прошелся по поднявшему бунт Тверскому княжеству. Пустил кровь так, что Тверь изрядно обезлюдела на долгие годы. Но получив желаемое, Иван резко меняет тактику.

Великое княжение было нужно Калите вовсе не для престижа. Получив в свои руки тот самый мощный финансовый поток в виде собираемой со всех русских князей ордынской дани, он очень быстро перенаправил его в пользу родного княжества. Детские игры времен «первоначального накопления» с налетами и захватами закончились, не зря Симеоновская летопись сообщает, что в правление Калиты наступила «тишина велика по всеи земли[2]». Новый великий князь предпочитал бить неугодных рублем, а не мечом, забирая за долги, а то и просто покупая там деревеньку, там село, которые отныне становились частью Московского княжества.

Примерно так же действовали и все его потомки. Как писал тот же Ключевский: «С тех пор и московские князья, начав свое дело беззастенчивыми хищниками, продолжают его мирными хозяевами, скопидомными, домовитыми устроителями своего удела, заботятся о водворении в нем прочного порядка, заселяют его промышленными и рабочими людьми, которых перезывают к себе из чужих княжеств, толпами покупают в Орде русских пленников и на льготных условиях сажают тех и других на своих московских пустошах, строят деревни, села, слободы[3]».

Все очень быстро убедились, что цепкости москвичей позавидует любой скупердяй. Великого княжества они из рук больше не выпускали. Утвердились настолько прочно, что татары, разумно опасавшиеся чрезмерного усиления одного из русских князей, скоро вывели из под контроля москвичей изрядный кус, образовав еще три великих княжества – Рязанское, Суздальское и Тверское, даровав тамошним князям право самостоятельно собирать и привозить в Орду «выход». Все равно москвичи остались в прибылях, хотя бы потому, что за ними всегда оставался «выход» Господина Великого Новгорода, а это огромные деньги.

Основная сила москвичей всегда была в преемственности. Этим заветам первых Даниловичей – жесткость, цепкость, гибкость и бережливость, доходящая до скопидомства – оставались верны все их потомки. Верны настолько, что после Калиты московские князья, за исключением, пожалуй, Донского, почти неотличимы друг от друга. Предоставим опять слово Василию Осиповичу: