Он замолчал, видя, как человек напротив согласно качает головой.

– Есть, есть, – подтвердил он, – много тут убогих, братья за ними ходят, как за детьми малыми. Вон там домики видел? – он показал в сторону благообразных строений, – там и живут, точно, как в санатории. Кормят, поят, лечат, батюшки их духовно окормляют – благодать! – мужик поднял лицо к небу, словно пытался скрыть слезы умиления.

      «Отлично!» – Илья тоже глянул сначала на уже почти расчистившееся от облаков и тумана небо, потом на полускрытые обелиском Димы-Незнайки стены богадельни, проговорил негромко:

– Я слышал, что здесь даже родной брат Меркушева живет. Ну, того самого, что в «Трансгазе» главный. Это правда или врут люди? – он пристально уставился на рабочего. Тот постоял еще, задрав голову, опустил ее неспешно и перекрестился под грянувший колокольный звон. И снова взялся за лопату, вогнал ее в сырой плотный пласт земли, налег на черенок, перевернул.

– Много у нас убогих живет, кому бог посылает исцеление, кому нет, – пробормотал он себе под нос, Илье пришлось нагнуться, чтобы разобрать слова рабочего. – А чьи они родственники – нам неведомо, да и знать незачем.

И, больше не обращая внимания на любопытного «паломника», принялся перекапывать слежавшуюся за зиму землю.

«Мимо кассы» – Илья отвернулся и неторопливо побрел подальше от бандитского надгробия и неразговорчивого мужика в сторону небольшого, стоявшего на отшибе домика за резным деревянным заборчиком. Изнутри заборчик подпирала густая высокая живая изгородь, Илья шел вдоль нее, добрался до стены, от которой снова повеяло свежими нечистотами. Пришлось поспешно разворачиваться и топать обратно мимо резного штакетника и недавно зазеленевших колючих кустов. За ними раздался громкий, требовательный голос – кто-то говорил по телефону, и этому кому-то было немного лет. Забор и кусты сделали поворот, Илья оказался между затейливыми дощечками ограды и глухой стеной старого здания. Прошел еще немного вперед, запрыгнул на уступ в стене, заглянул через верхушки кустов. Двухэтажный коттеджик примыкал к ним вплотную, половину стены занимало панорамное окно, за ним открывался вид то ли гостиной, то ли столовой. Огромной, просторной, с камином и здоровенной люстрой, свисавшей через люк в перекрытиях аж со второго яруса дома. Несмотря на солнечное утро, люстра ярко светилась, ее граненые подвески переливались, блестели всеми цветами радуги, искры падали на паркет и украшенные лепниной и позолотой стены. В камине горел огонь, перед решеткой стоял низкий столик и глубокое кресло, в кресле развалился светловолосый юноша. С капризным видом он покрутил в пальцах мобильник, бросил его на пол и задрал полы рясы. Из-под нее показались обтянутые черными же, украшенные многочисленными стразами и кружевами лосины, юноша повозился в кресле, аккуратно перехватил розовой резинкой тощую, но длинную, почти до колен бороденку и принялся красить ногти.

«Твою маму…» – Илья влип спиной в стену, зажмурился, снова открыл глаза. Юноша в лосинах не исчез, как сон, как утренний туман, а, прикусив нижнюю губу, с упоением делал себе маникюр. Илья уже собирался осторожненько сползти с так кстати подвернувшегося выступа и по-быстрому убраться куда подальше, как обстановка изменилась. Юноша дернул головой, обернулся и вскочил на ноги, растопырив пальцы, замахал руками на ворвавшегося в каминный зал батюшку. Этот был велик, волосат и жутко расстроен, кинулся к юноше с мольбой в глазах, но тот замахал на него тощими лапками.

– Все, брат Амвросий, видеть тебя больше не хочу, не желаю! – щебетал «послушник» (или как он там правильно называется), – блажь, блажь бесовская и соблазн! Не подходи ко мне больше, изыди! На, забери! – Он толкнул носком лакированного ботинка мобильник (надо думать, дорогущий и самой что ни на есть распоследней модели), трубка проехалась по паркету и уперлась в край рясы горообразного батюшки.