Сакр-аль-Бар замолчал, но Лайонел не воспользовался предоставившейся ему возможностью. Мужество, неожиданно загоревшееся в нем, так же неожиданно угасло, и он остался лежать там, куда отбросила его мощная рука корсара.

– Однако, – сказал Сакр-аль-Бар, – надо покончить с тем, ради чего я приказал привести вас сюда. Вам показалось недостаточным обвинить меня в убийстве, лишить доброго имени, имущества и толкнуть на дорогу в ад; вы решили пойти дальше и занять мое место в лживом сердце женщины, которую я любил. Вот этой женщины. Надеюсь, – задумчиво продолжал он, – вы тоже любите ее, Лайонел, насколько способно любить такое ничтожество, как вы. А значит, к мукам тела прибавятся муки вашей вероломной души. Лишь осужденные на вечное проклятье знают, какая это пытка. Затем-то я и привел вас к себе, дабы вы поняли, какая участь уготована этой женщине в моем доме, и ушли отсюда с мыслью, которая принесет вашей душе более жестокие страдания, чем плеть боцмана вашему изнеженному телу.

– Вы дьявол, – прорычал Лайонел. – О, вы само исчадие ада!

– Если вы, братец-жаба, намерены плодить дьяволов, то, когда встретитесь с ними в следующий раз, не укоряйте их за принадлежность к этому достойному племени.

– Не обращайте на него внимания, Лайонел, – сказала Розамунда. – Я докажу, что он такой же хвастун, как и негодяй, о чем говорят все его поступки. Уверяю вас, ему не удастся осуществить свой гнусный план.

– Давая подобное обещание, вы сами грешите излишней хвастливостью, – заметил Сакр-аль-Бар. – Что касается остального, то я лишь то, чем вы, сговорившись друг с другом, сделали меня.

– Разве мы сделали вас лжецом и трусом, ибо кем же еще прикажете считать вас? – возразила Розамунда.

– Трусом? – В голосе корсара звучало неподдельное изумление. – Здесь кроется очередная ложь, которую он поведал вам среди прочих измышлений. В чем, позвольте спросить, я проявил себя трусом?

– В чем? Да в том, чем вы сейчас занимаетесь, подвергая пыткам и издевательствам беззащитных людей, которые находятся в вашей власти.

– Я говорю не о том, что я есть, – отвечал он. – Ведь я уже сказал вам: я – лишь то, чем вы меня сделали. Сейчас я говорю о том, чем я был. Я говорю о прошлом.

– Так вы говорите о прошлом? – тихо переспросила она. – О прошлом… со мной? И вы осмеливаетесь?

– Именно для того я и завез вас так далеко от Англии, чтобы поговорить с вами о прошлом; чтобы наконец сказать вам то, что я по собственной глупости утаил от вас пять лет назад; чтобы продолжить разговор, который вы прервали, указав мне на дверь.

– О да, я была чудовищно несправедлива к вам, – проговорила Розамунда с горькой иронией. – Конечно, я была недостаточно предупредительна. Мне бы более приличествовало улыбаться и любезничать с убийцей своего брата.

– Но ведь тогда я поклялся вам, что не убивал его, – напомнил корсар, и голос его дрогнул.

– И я вам ответила, что вы лжете.

– Да, и попросили меня уйти – ведь слово человека, которого вы любили, человека, с которым вы обещали связать свою судьбу, оказалось для вас пустым звуком.

– Я обещала стать вашей женой, как следует не зная вас, и упрямо не желала прислушиваться к тому, что все говорили про вас и ваши дикие повадки. За свое слепое упрямство я была наказана, как, вероятно, того и заслуживала!

– Ложь! Все ложь! – взорвался он. – Мои повадки! Бог свидетель – в них не было ничего дикого. Кроме того, полюбив вас, я отказался от них. С первых дней творенья не было на земле человека более просветленного, освященного любовью, чем я!

– Избавьте меня хоть от этого! – воскликнула она с отвращением.