– Пятьсот сорок франков! А мне какой же тут барыш будет? Боже мой! Пятьсот сорок франков! Пятьсот сорок!

– Ровно четыре франка на франк! Вы продадите его за две тысячи франков на Ямайке… Посмотрите-ка, как он сложен! Какие плечи! Какие руки! Он немного похудел теперь, но это пустяки, он скоро поправится.

– Ну вот вам четыреста франков, дядя Ван Гоп, и по рукам! Право, я и то много даю вам, но между нами будь сказано, мне хочется употребить барыш, который я получу от продажи этого негра, для того чтобы купить моей супруге хорошую кашемировую шаль и новую шляпку с перьями и заказать для моего сынка, маленького Томаса, красивую лодочку. Он так любит мореходство!

– Ну так и быть, по рукам! Право, вы делаете со мной все что вам угодно, но вы такой добрый муж, такой добрый отец, что вам нельзя ни в чем отказать. Давайте четыреста франков, вот ваш товар!

Когда торг был заключен и окончен, товары сданы на руки Ван Гопу, ибо царь Тароо, беспрестанно пробуя то водку, то ром, повалился на землю мертвецки пьяный, то, попотчевав негров, Бенуа договорился, чтобы царский конвой присоединился к его восьми матросам и проводил бы купленных им невольников берегом до того места реки, где стоял на якоре корабль «Катерина». Там должна была производиться погрузка.

Что касается Атар-Гюля, хитрого змея, как называл его царь Тароо, то Бенуа велел его перенести связанного на шлюпку и поручил особенному надзору своего помощника Кайо.

Когда все эти маленькие распоряжения были кончены, деньги отсчитаны и товары отданы по принадлежности и проверены, Бенуа и Ван Гопу ничего более не оставалось делать, как разлучиться до нового торга, тем более что шкипер спешил воспользоваться морским отливом и попутным ветром, а потому вследствие мудрой истины, что ветер никого не дожидается, он дружески протянул руку маклеру:

– Ну, прощайте, дядя Ван Гоп! До свиданья!

– Дай бог, чтобы мы поскорее опять с вами увиделись, почтенный капитан.

– Дайте еще вашу руку! Право, приятно иметь с вами дело, дядя Ван Гоп.

– О, добрый капитан! Право, мне жаль расстаться с вами, но подождите, еще два или три годика поживу я на этом берегу, а потом вы отвезете меня с собой в Европу…

– В самом деле? О, вот бы славно было, мы позабавились бы! Но я заболтался, мне давно уже пора на корабль. Прощайте! Прощайте, старый друг мой!

И они крепко обнялись между собой, так что нельзя было без слез и умиления смотреть на них.

– Эх, дядя Ван Гоп, право, вы растрогали меня и заставите плакать… Прощайте! – воскликнул Бенуа, вскочив в свою лодку, которая быстро поплыла вниз по течению реки.

– Прощайте! Еще раз прощайте, почтенный капитан! – кричал Ван Гоп, приветствуя его рукой. – Кланяйтесь от меня госпоже Бенуа! Благополучного пути!

– До свиданья, кум, – отвечал Бенуа, махая со своей стороны соломенной шляпой до тех пор, пока он мог видеть маклера, стоящего на берегу.

Через два часа после этого все негры были посажены на корабль и надлежащим образом расположены под палубой: мужчины с правой, а женщины с левой стороны. Что же касается ребят, то их оставили бегать на свободе.

Атар-Гюль был закован отдельно.

Бесполезно было бы рассказывать, что в продолжение всех этих действий черные люди позволяли брать себя, вести, поднимать и заковывать в железо с бессмысленным равнодушием, думая, что их готовят на съедение. Они, по обыкновению своему, употребляли все свое мужество, для того чтобы казаться равнодушными.

Прежде чем сняться с якоря, господин Бенуа приказал раздать неграм порцию трески, сухарей и немного рома пополам с водой.

Но почти никто из них не ел, что вовсе не удивляло достойного капитана, ибо он знал, что негры обыкновенно в первые пять или шесть дней пребывания своего на корабле почти ничего не едят, и в это время наиболее нужно опасаться убыли и изъяну в товаре. По прошествии же этого времени, за исключением некоторых неприятных последствий от жары и сырости, потери бывают очень незначительны.