Юноши остановились. Перед ними была стена сада с приземистой круглой башней. Из-под темного каскада плюща выступали лепные украшения – важные, надменные фигуры медведей в шлемах и коронах, со щитами в лапах. Внизу, под одним из них, среди ветвей мелких мавританских роз стояла девушка и срезала распустившиеся за день цветы.
Карлос схватил Генриха за руку:
– Клянусь честью, она настоящая красавица, эта смуглолицая дриада!..[10]
Услышав голоса, девушка уронила цветы и скрылась за низкой, окованной железом дверью башни.
– Пойдем за ней!
– Не надо, Карлос, она испугалась.
Инфант досадливо отмахнулся и направился к башне.
На пороге показался старик садовник.
– Добрый вечер, кабальеро… – сказал он, но, вглядевшись в инфанта, низко поклонился: – Ваше высочество… простите… я не знал…
– Ты не знал, что у тебя скрывается такая красавица? – расхохотался Карлос. – Как ее зовут? Пусть она выйдет и споет нам. У нее чудесный голос.
Взгляд старика с недоверием следил за инфантом.
– Ваше высочество изволит шутить над бедной девушкой! Эй, Родриго, поди сюда!.. Его высочество принц Астурийский соизволил милостиво посетить нас.
В дверях появилась фигура юноши. Из-под жгуче-черных вьющихся волос недобрым огнем горели большие, с влажным блеском глаза. Над алым, красивой формы ртом темной линией намечался пух усов. Низкий, мягкий, как у певшей девушки, голос произнес сдержанно:
– Что угодно будет приказать вашему высочеству?
Под взглядами старика и юноши инфант растерялся. За него ответил Генрих. Подняв упавший ворох роз, он объяснил:
– Мы заслушались песни прекрасной девушки, срезавшей эти цветы, и невольно испугали ее, за что приносим свои искренние извинения.
Глаза юноши погасли. Он улыбнулся, блеснув ослепительной белизной зубов.
– Не окажет ли ваше высочество честь моему бедному жилищу?… – пригласил садовник. – Родриго, предложи высоким гостям кружку прохладной, как горный снег, бебиды[11].
Инфант чувствовал себя неловко и отказался войти в башню.
– Благодарю, мы зайдем в другой раз…
Почтительно кланяясь, садовник и юноша проводили их до главной аллеи.
– Родриго – твой сын? – спросил, чтобы что-нибудь сказать, Карлос.
– Нет, ваше высочество. Он мой племянник, сирота.
Инфант небрежно подал старику дублон и отвернулся.
Садовник нехотя положил золотую монету в карман и, позвав Родриго, отправился домой.
– Подозрительный садовник и подозрительный племянник! – подходя к коллегии, бросил Карлос.
– А мне они понравились, – возразил Генрих.
– В них есть что-то не испанское. Вероятно, мориски – крещеные мавры…
Наставник инфанта дон Гарсиа де Толедо встретил их строгим замечанием:
– Ваше высочество изволит, видимо, умышленно запаздывать к вечерней молитве… Я бы советовал дону Генриху больше думать об обязанностях приближенного его высочества.
– Проклятая Гарпиа!..[12]
Из церкви коллегии неслись уже тягучее пение и глухие раскаты органа.
В ДАЛЕКОМ ГРОНИНГЕНЕ
Сквозь запорошенное снегом окно голубели сумерки. В камине трещал горящий хворост, и дым тонкой струей уходил под каминный свод.
Старый рыцарь Рудольф ван Гааль машинально передвинул шахматную фигуру. Его партнер по игре патер Иероним, маленький седой монах из ближнего монастыря, сокрушенно покачал головой:
– Ай-я-яй, добрый друг мой!.. Я перестаю узнавать вас с тех пор, как вы вернулись из Брюсселя. Рассеянны, задумчивы… Как можно было открывать ход моей ферзи?…