Иной раз Кразимир приносил мне еду прямо в ЦПУ, так как покинуть его не было никакой возможности во время длительных отходов из Авенмауса или подходов к Ватерфорду. Видя, как я мирно сплю в таком кресле от усталости, он не будил меня, а оставлял тарелки с едой на столе.

А что может сделать один человек в машинном отделении?

Вход в Авенмаус до 12 часов, выход до 8 часов, переход 8 часов и вход в Ватерфорд 8 часов. Стоянка в Ватерфорде 10 часов и вновь отход. Когда поспать? Когда отдохнуть? Только механически совершаешь какие-либо действия, интуитивно, наработанные тобой за много лет. Или от усталости валишься на кресло. Про поход в каюту и поспать там, на кровати приходилось просто забыть.

Из-за постоянных отходов и приходов, я вынужден был большую часть времени проводить в машинном отделении, где осуществлял все пуски механизмов и постоянно контролировал и обслуживал их.

В машине я был один. У меня не было ни моториста, ни механика, ни электрика. Всё приходилось делать самому. Самому и мыть и красить и заниматься ремонтом. Так что в моём машинном отделении можно было ходить по плитам и без обуви, просто в носках, не боясь испачкать их. Такая у меня была чистота. Хозяин после двух месяцев моей работы, увидев такую чистоту, даже поднял мне оклад почти на двести долларов.

Но бывали и грязные работы, после которых приходилось всё заново перемывать. А если нужно было произвести какой либо ремонт, то мне помогали или старпом, или Ромио.

Ромио работал со мной на предыдущем моём судне, балкере. Длина того балкера была 250 метров. Не чета, этой «Кристине» в 100 метров и осадкой в четыре метра.

А если были ночные отходы из Авенмауса, да ещё и во время прилива, то моё нахождение в ЦПУ продлевалось часов на 6. Потому что отливы и приливы в Бристольском заливе достигают 9 метров. А против прилива «Кристина» ползла по 9 узлов, вместо 19 по отливу.

А если ночью на ходу срабатывала какая-нибудь сигнализация, а я в это время находился в каюте, то приходилось стремглав лететь в машину для выявления устранения причин срабатывания сигнализации.

Поэтому-то я и находиться большее время суток в ЦПУ и мне приходилось возлежать в этом знаменитом кресле в ЦПУ, а не в каюте. Я был очень благодарен Валерке, за его заботу обо мне.

А тут – в кровати, на свежих простынях – я моментально уснул, как будто провалился в глубокую и тёмную яму. Только услышал утром, сквозь сон, что звонит будильник. Я поднялся, встал, протер глаза и пошёл умываться. Нельсон так же, улыбаясь, сидел на иллюминаторе. Я помахал ему рукой и сказал:

– Привет, Нельсон! Как дела? – он как будто меня понял и стал улыбаться еще шире. Улыбка его была все такой же, как и прежде, веселой и обаятельной. До конца контракта оставалось почти два месяца. В зависимости от того, как наше круинговое агентство пошлет мне замену. Надо собрать оставшиеся силы и продержаться всё это время.

Тяжело давался мне этот рейс. Ой, как тяжело. Я согласился пойти на него только из-за Алёши, своего старшего сына. У него были проблемы. Он связался с какой-то нехорошей компанией, влез в какие-то дела. Я еле-еле его выпутал из одной сложной истории. И его мать упросила меня, чтобы я взял его с собой в рейс.

Я и так уже собирался в декабре в рейс. О чём уже вёл переговоры с Питером Борчесом из Гонконга и круинговым агентством в лице его представителя. Тогда, в ноябре, я пришёл к Наталье и говорю:

– Все, все свои дела я уже закончил. Ты смотри за Алёшей, чтобы он никуда опять не вляпался. Чтобы опять чего-нибудь не натворил.

– Сделай хоть что-нибудь, сделай так, чтобы его устроили на работу, – слёзно молила она меня.