– Не ори, – шепотом сказал Пийчик. – Он тебе покажет табаку… На-ка ключ, сбегай в каюту, там в секретной шкатулке состав сторон. Тащи сюда, я так прочесть и не поспел.

– Нечего и смотреть, Ян Яныч, – жарко зашептал ему в ухо Гужевой. – У нас во флигеле ихний механик живет, жаловался, что в работу забрали, – синий десант высаживать.

Пийчик выпрямился. Дух Сенявина и Нахимова осенил его рыжеватую голову.

– Коли так, – шепнул он, сжимая Гужевое плечо, – то буди комендора, он под пушкой спит.

– Ян Яныч, – сказал Гужевой, невольно заражаясь его воинственностью, – я лучше звонок дам, все враз вскочат…

– Иди ты со своим звонком, там же услышат!.. Буди, говорю, комендора…

Гужевой исчез. На баке послышалась сдержанная возня, приглушенный звон холостого патрона, и замок орудия щелкнул.

– Готово, что ли? – зашептал Пийчик, перевесившись с мостика и с трудом сдерживая волю к победе. – Да не тяните вы, черти, экая рыбина попалась… Готово?

– Готово, – донесся шепот Гужевого.

– Залп! – громко скомандовал Пийчик. – Буди посредника! Боевая тревога! Стреляй дальше!

Орудие тявкнуло раз и два, гремучий перезвон боевой тревоги потряс весь «Сахар», команда повскакала с коек. Посредник, с блокнотом и часами в руке, бежал к рубке, и Пийчик еще издали кричал ему.

– Запишите, открыл огонь! Стреляю из всех орудий беглым огнем по транспорту! Курсовой угол девяносто градусов! Ход – стоп!

На серой громаде «Ща» вспыхнул луч прожектора и жалобно хлопнула салютная пушчонка.

– Прозевали! – торжествующе кричал Пийчик, мигая своим «прожектором», что обозначало ведение непрерывного артиллерийского огня. – Поздно, милые! Вы уже покойнички, будьте спокойны!

Кинорежиссер, проклиная себя за несвоевременный сон, подбежал к Пийчику.

– Что это было? Как называется? – спросил он, раскрывая записную книжку.

– Ночная атака на принципе внезапности дайте папиросу, – без запятых ответил Пийчик и повернулся к посреднику: – Считаю транспорт утопленным. Он не успел открыть огня, а я уже двадцать снарядов выпустил.

– Транспорт? – ехидно спросил посредник. – А где вы видите транспорт?

– Как где? – удивился Пийчик. – Так вот же «Ща» стоит, как миленький!

Посредник окинул его уничтожающим взглядом, в котором ему удалось выразить почти все чувства, накипевшие в его душе за этот поход.

– Если бы вы дали себе труд ознакомиться с маневренными документами, товарищ командир корабля, – медленно и со вкусом начал он, – то вы бы знали, что перед вами не транспорт, а линейный корабль типа «Айрон Дьюк», и, учитывая его броню и калибр его орудий, вероятно, постарались бы пройти незамеченным, а не кидаться в эту бессмысленную атаку. Таким образом, утоплен не он, а вы. Будьте любезны поднять «глаголь» и можете возвращаться на базу, – мстительно закончил он и, взяв под руку кинорежиссера, ушел с мостика.

Пийчик ошеломленно посмотрел ему вслед, потом плюнул за борт и повернулся к Гужевому.

– И всегда ты, Фрол Саввич, напутаешь, – горько сказал он. – Говорил тебе – тащи состав сторон… Механик, механик… Живешь сплетнями, а дела не знаешь…

– Да кто же его знал, Ян Яныч, – смущенно забормотал Гужевой, но Пийчик гневно махнул на него рукой.

– Подымай «глаголь», отвоевались… Локсодромии-мордодромии проклятые… Живого корабля не признать… Линкор… «Айрон Дьюк», чертов крюк… Право на борт!

Холодная осенняя заря наконец встала над Финским заливом, осветив унылым светом серые волны и покачивающийся в них «Сахар». На долгом пути его в базу встречались ему и синие, и красные корабли. Но синие по нему не стреляли, а красные не подзывали к борту, чтобы дать поручение или снабдить табаком: на фок-мачте «Сахара» трепетал треугольный флаг – роковой «глаголь», означающий, что данный корабль давно утоплен и что он – только обман зрения, некий призрак, подобный кораблю Летучего голландца, с той только разницей, что корабль Голландца не существовал, но был видим, «Сахар» же существовал, но был невидим.