На пятый день, когда поиски прекратились, он вышел на берег, где выследил старика-рыбака с мальчишкой. Они готовились выйти на рыбалку в море и загружали сети в небольшую шлюпку. Оба застыли от неожиданности, когда перед ними возник долговязый немец в изодранном мундире, с лицом, покрытым коркой крови. Унтер умел немного говорить по-русски и приказал:

– Всем в лодку. Поплывем. Садитесь за весла.

Старик и мальчик торопливо гребли, а немец жадно пил воду из жестяного бидона и жевал вязкий серый хлеб, отрезая кусочки желтого, пахнущего свечкой сала. Старик и мальчик гребли весь день. К вечеру унтер-офицер почувствовал, что засыпает. Он боялся старика. Тот наверняка догадывается о своей будущей судьбе и, улучив момент, может обрушить весло на голову.

– Когда доплывем, я вас отпущу, – пообещал унтер.

– Куда доплывем? – угрюмо спросил старик.

– Туда… нах вест.

– Ясно.

Стемнело. Оставаться полусонным лицом к лицу с русскими становилось опасно. Унтер-офицер приказал обоим перебраться на корму. Старик, кряхтя, стал подниматься со скамейки, опустился снова и виновато проговорил:

– Сейчас, гер офицер. Радикулит, тело не гнется.

– Быстрее, – торопил его унтер.

Давняя привычка быть всегда настороже с врагом спасла немца. Старик с неожиданным проворством выдернул весло из уключины и замахнулся. Русскому не хватило секунды. Егерь нажал на спуск, длинная очередь пробила тело, но столько ненависти и злобы оставалось в умирающем теле старика, что он все же опустил весло. Тяжелая лопасть, обшитая жестью, способная раскроить голову на две половинки, врезалась в носовую скамью рядом с унтер-офицером. Он снова нажал на спуск, торопясь погасить в старике остатки жизни.

Мальчишка сжался в комок и сквозь растопыренные ладони с ужасом смотрел на немца.

– Дяденька, пощади. Я буду тихо сидеть.

В магазине автомата оставалось всего несколько патронов, и тратить их егерь не хотел.

– Прыгай в воду! Быстрее!

– Не надо, дяденька. Вода холодная, утону.

– Считаю три раза, затем стреляю. Один… два…

Мальчишка заплакал, не сводя глаз с автоматного зрачка, неуклюже перевалился в воду. Но никуда не поплыл, а вцепился в борт, продолжая плакать. Лодка опасно раскачивалась. Егерь выстрелил парню в голову, затем кое-как спихнул за борт тяжелое тело старика. Под ногами хлюпала кровь, ее было очень много.

Мальчишка исчез под водой, а тело старика покачивалось рядом. На егеря вдруг навалилась усталость, грести он не мог, опустился на слани и заснул.

Унтер-офицера утром подобрал немецкий катер. Матросы разглядывали пропитанный кровью, изодранный мундир, корку крови на щеках. Кто-то отсоединил магазин автомата и проговорил:

– Здесь всего три патрона осталось. Кажется, этот парень неплохо повоевал.

Что-то ответить у «белого волка» не оставалось сил. Ему оказали первую помощь, перевязали голову, влили в рот стопку крепкого рома и укрыли теплым одеялом.

– Спи, – сказал кто-то из матросов.

А другой позавидовал:

– Повезло парню. Недели две в госпитале отваляется да еще отпуск домой получит.

– Ты тоже можешь получить. Сходи разок-другой к русским в тыл.

– Нет уж, спасибо. Говорят, егеря потеряли половину взвода и кое-как выбрались.

Сон к унтер-офицеру не шел. Он не испытывал каких-либо переживаний, что убил десятилетнего мальчишку. В день нападения на русские топливные склады, и пробираясь к подземному хранилищу, он застрелил не менее семи-восьми красноармейцев. Они были не обучены, не умели уходить от пуль, стреляли неточно и падали один за другим, роняя свои длинные винтовки и игольчатые штыки.

Затем положение изменилось. Пришла морская пехота, но хранилище с огромными баками егеря успели взорвать. Снайпер из морских пехотинцев тяжело ранил двух подчиненных унтер-офицера, и он с легкостью добил их. Он привык нажимать на спусковой крючок, и получилось все просто. По крайней мере, егерь избавил камрадов от пыток и мучений. Говорят, русские убивают пленных ударами штыка в мочевой пузырь или вколачивая стреляные гильзы в голову. Варвары!