– Ольга Маркисовна? – Светлана недоуменно посмотрела на меня. – А это какая специальность?

– Дирижирование и чтение хоровых партитур.

– Да! А я думала, ты пианистка!

– Я музыкальное училище закончила по классу фортепиано.

– А чего дальше не учишься?

– Хочу быть хоровым дирижером.

– Ого! – улыбнулась Светлана. – Не очень популярный сегодня жанр.

– Знаю, – резко сказала я и направилась к двери.

– Тебя как зовут? – спросила Светлана, когда я уже была одной ногой в коридоре.

– Морозова, – холодно ответила я. Мне почему-то совсем расхотелось разговаривать.

– А я – Белозерская. – Она подошла ко мне и протянула руку. Я слабо ее пожала. – Пойдем поедим в китайском ресторанчике.

– Ну, пойдем, – не сразу согласилась я.

Белозерская была постоянным посетителем этого ресторанчика, поэтому ей тут же принесли зеленый чай в коричневом глиняном чайничке.

– Ты что будешь? – спросила она, открывая меню.

Я пожала плечами. Что можно понять в этих иероглифах?

– Все равно.

– Тогда на мой вкус. Согласна?

Нам принесли салат из китайских грибов, бульон «Си Ху» с мелкими кусочками говядины в горшочке, а потом Белозерская заказала шоколадное фондю. Она вела себя очень непринужденно, и я тоже постепенно перестала ершиться, но никак не могла понять, как же мне к ней обращаться. Она же не сказала, что ее зовут Светлана, а обращаться по фамилии мне было как-то неудобно.

– А ты сама откуда? – спросила она.

– Из Минска, – ответила я.

– О! А как в Питере оказалась?

– У меня бабушка на Васильевском жила, – сказала я. – Ну и квартиру оставила.

– А я из Тюмени, – сказала Белозерская. – И нам тоже бабушка квартиру оставила на Петроградской стороне. Мы с родителями переехали сюда пять лет назад.

– Понятно, – сказала я. – У тебя такой голос, что в нем чувствуется морозная свежесть. Я никогда не слышала, чтобы так пели.

– А я никогда не видела, чтобы так слушали, – улыбнулась она, и между нами растаяли все льдинки.

Светлана стала пить чай, когда он уже стал теплым, а мне заказала еще мороженое.

– Морозова, а тебя как по имени? – спросила она. – Мы же не будем друг друга называть по фамилии, как институтки?

– Фёкла, – сказала я тихо.

– Фёкла! – повторила она с восторгом. – Вот это да! Я так и знала, что у тебя должно быть необычное имя. А я свое не очень люблю.

– Чего? – удивилась я.

– Света – как-то тупо, Светлана – как-то холодно.

– Светка, ну ты и капризная! – вырвалось у меня.

– Во! А Светка – мне нравится.

Так и повелось. Я для нее – Фёкла, она для меня – Светка.

Я показала билет Ольге Маркисовне. У нее было такое выражение лица, будто я открыла Америку через форточку.

– Хм, – сказала она и слегка перекосила лицо. – Ну, это же Родион Щедрин… Он всегда был экстравагантным.

Значит, Родиону Щедрину можно, а мне, обыкновенной студентке, нельзя, получается! Ничего подобного! Я вам еще покажу.

Наверное, у меня так засверкали глаза, что Ольга Маркисовна даже немного отшатнулась.

– Конечно, поезжайте, – сказала она.

– Я ночным поездом туда и ночным поездом обратно, – сказала я и пообещала все внимательно послушать и потом подробно рассказать.

В Москве я была в полдень. До начала премьеры было еще два часа, но я не стала гулять по городу, а просидела в кафе возле консерватории слева от памятника Чайковскому. В Большой зал вошла с трепетом. Сухонькая бабулька на входе внимательно изучила мой билет и любезно позволила пройти. Полчаса я гуляла по лестницам, украшенных красными ковровыми дорожками, глазела на чопорных франтов в дорогих костюмах и на дам с кожаными ридикюлями, рассматривала себя в многочисленных зеркалах и со всех сторон сфотографировала внушительных размеров белый макет Большого зала.