– Заварил то, что у тебя в буфете нашёл, – отмахнулся Володя, – В банке был чай какой-то, я и насыпал, заварил.

– А, ну это, наверное, бабушки Глаши сбор, смородина, мята, травы разные. Спасибо тебе. Не ходил бы ты, холодно на улице, а ты со спиной…

– Ничего, нормально я. А вот тебе с ребёнком нужнее, чтобы ты поела вовремя. Ладно, я домой. Завтра утром в штаб вызывают, так что не приду тебя встречать.

Попрощавшись с мужем, Лёлька села заполнять журналы, в больнице наступила тишина, нарушаемая только тиканьем большого будильника, стоявшего на сестринском посту.

Неожиданно Лёлька почувствовала, как всё внутри неё вспыхнуло болью, она согнулась на стуле, всё поплыло перед глазами, она открыла рот, чтобы крикнуть, но так и не поняла, успела ли издать хоть звук, когда сознание покинуло её.

Когда Лёлька открыла глаза и попыталась разлепить ссохшиеся губы, она не поняла, где вообще находится и что происходит. Перед её мутным взором была незнакомая больничная палата, на кровати у окна сидела женщина в больничном халате и раскачивалась из стороны в сторону, что-то беззвучно шепча.

Лёлька попыталась вспомнить, что же такое с ней произошло, но в памяти всплывали только какие-то обрывки. Обеспокоенные лица, среди которых она вроде бы видела лицо Гладкова, и потом другие, незнакомые… То ли было то наяву, то ли приснилось Лёльке, она не понимала. Повернув голову на бок, она увидела, что к руке её тянется прозрачная трубка от капельницы, страшно стало на душе… страшно, пусто и как-то тоскливо, потому что она начала понимать… но отказывалась верить.

Закрыв глаза, она попыталась облизать пересохшие губы, очень хотелось пить, горло так высохло, что даже позвать кого-то она не могла.

– Ну что, очнулась, красавица наша? – над Лёлькой склонилась незнакомая женщина, лицо её закрывала марлевая повязка, поверх которой сияли добрые, ласковые глаза.

– Дайте попить… пожалуйста… – прохрипела Лёлька, не узнав своего голоса.

– Сейчас доктор придёт, всё будет хорошо, – ответила женщина, проверила капельницу и торопливо ушла.

Пациентка, что сидела на кровати у окна, вдруг зарыдала, уткнувшись в подушку и тихонько подвывая. Лёлька беспокойно подняла голову, в ней заговорил медицинский работник – нужно как-то помочь, утешить, но от слабости она не могла даже двинуться.

– Ну, что вы, не плачьте! – она постаралась смягчить свой охрипший голос, – Всё будет хорошо, врачи у нас хорошие, вам обязательно помогут!

– Ты… ты что, не понимаешь? – женщина отняла от подушки заплаканное лицо с глубоко провалившимися глазами, окружёнными черными тенями, – Всё, нет больше моего малыша…. И твоего тоже нет! А у меня – больше и не будет уже никогда! Никогда! Понимаешь ты?! – женщина сорвалась на крик и снова уткнулась в подушку, её плечи судорожно затряслись.

В палату вошла тонкая и прямая как спица женщина в белом халате, шапочке и строгих очках в чёрной оправе.

– Ну, что тут у нас? Так, ясно! Людмила Геннадьевна, – позвала она, приоткрыв дверь в коридор, – Нам нужен укольчик.

– Ну всё, всё, моя хорошая! – Людмила Геннадьевна, та самая женщина в марлевой маске мгновенно появилась в палате и взяла за плечи плачущую пациентку, – Пойдём-ка со мной, сейчас всё пройдёт, всё будет хорошо.

– Ну, Леонила Георгиевна, а как ваше самочувствие? – женщина пристально посмотрела на Лёльку сквозь очки.

– Спасибо… пить хочется, – ответила Лёлька, обеспокоенно глядя на доктора, – А… что со мной случилось?

Женщина вздохнула, взяла стоявший у стены стул и присела рядом с Лёлькиной кроватью. Она так пристально смотрела на Лёльку, нахмурив при этом брови, что Лёльке стало как-то не по себе.