– Ага. Я и не волнуюсь, – пожал плечами и уточнил. – Беспокоюсь.

– Потому-то все эти разговоры о заработках ватажников – больше байки. Слишком много тратить приходится. Зарабатываем поболя городских, но живём не сильно богаче.

Гунир помолчал и добавил:

– Вот гляди, даже на Возвышение для меня батя откладывал понемногу. Хотя в месяц, бывает, имеет по две тыщи монет. Этак кто со стороны подумает, прикинет – пять кровавиков в месяц! Да за год можно сына десять раз Воином сделать!

– Ага, потому и рвутся к вам в отряды, – раздался новый голос.

Это прохрипел с песка пришедший в себя Зимион. А у меня полегчало на сердце. Теперь точно всё обойдётся с этой вылазкой. Пусть и потратили всё до капли.

– Идти можешь? – я оглядел ватажника, примериваясь, как тащить их дальше.

– Могу конечно! Ещё и мешки возьму! – оскорбился Гунир. С моей помощью встал, скрипнув зубами, перевёл дух и, оглядев Зимиона сверху, уточнил:

– Так это я сам тебе и рассказывал. Столько лет всё на моих глазах: к концу года двое из десяти новичков остаются; пятеро после первого выхода уходят; остальные либо мрут, либо не выдерживают… Мрут чаще.

И земляк, лежащий на волокуше, и я, тащивший их, промолчали. Зимиону и так несладко, а я торопился к реке. И всё равно опоздали. Диркол уже стоял на берегу, встретив нас тяжёлым взглядом.

– Что, выкормыш, живой остался и радуешься? – Воин смотрел только на Гунира.

– Чего б не радоваться? – ватажник выпрямился, встречая взгляд, правда, перед этим бросил мешки, которые с трудом тащил. – Теперь можно и похвастаться добычей.

– С того, что за добычей ходят с верными ватажниками, что не мешаются под ногами! И возвращаются целыми!

– Я уверен в парнях, боевой дядя Диркол, – отвечая, Гунир набычился. – Они это сегодня доказали!

Воин плюнул и махнул рукой. И я промолчал. Хотя у меня было что сказать на эти слова. Кто молчать не стал, так это сам хозяин фермы на пристани:

– Грёбаные сектанты! Гунир, скажи мне, что они устроили засаду, и вы вляпались в неё случайно?

– Нет, – поклонился ватажник, – уважаемый дядя.

– Я вроде как и никто тебе, – толстяк начал тихо, но повышал голос с каждым словом, в итоге сорвавшись на крик. – Но если ты, сопляк, думаешь, будто твой отец спустит мне твою смерть, то ты неправ. На кой ты попёрся так глубоко? О чём мы говорили с тобой?! Договорённость была на шесть тысяч вдохов ходу!

– Мы ещё даже не вышли за этот предел! – возмутился Гунир.

А я постарался скрыть улыбку. Да, успели углубиться в лес всего на четыре тысячи – строго по договорённости. Но… Бегом по знакомой тропе.

– Я не желаю, – Плав махнул рукой, будто рубанул мечом, – чтобы ты убился у меня на контракте!

– Неужто запретите выходить в лес? – приятель сжал кулаки. – Что ж я за ватажник тогда?

– Запрещу? – напоказ удивился толстяк. – С чего бы? Потребую работать строго по контракту – берег и всё.

– Уважаемый Плав!

Гунир шипел. Мне уже стало не смешно, да и на пристани все, побросав дела, притихли, наблюдая за происходящим.

– Я ведь не вечно буду сопляком, которому можно заткнуть рот, и от ватажничества не откажусь, – парень хохотнул. – А там, глядишь, через пяток лет к кому вы приедете договариваться о чистке берега?

– Да уж, тебя заткнёшь, – Плав покачал головой, фыркнул и снова махнул рукой, но уже простым житейским жестом. – Не будем об этом.

Помолчав, Гунир выдавил:

– Спасибо, уважаемый дядя.

– Не стоит. Мы с Дирколом даже не будем ничего рассказывать отцу. Это и само вылезет, а вот тогда будь уверен, байку мы выдадим что надо, – улыбке толстяка мог бы позавидовать и мад. – Мне особенно нравится та часть, где ты полз из леса, волоча свои кишки, и кричал о помощи.