Чудовище, не задерживаясь, двинулось дальше, и скоро совсем скрылось в темноте, в отличие от своего товарища, который так и пытался разглядеть меня в кустах терновника.

Я лежала на куске отсыревшей ткани и смотрела на пламя огня.

Когда убийцы скрылись из виду, я решила вернуться в заброшенный лагерь подальше от греха и непроглядной темноты. Дорогу туда пришлось искать практически наощупь при свете бледного полумесяца, но я справилась, и поэтому могла предаться отдыху хотя бы на время: собрала кострище, расстелила самую сухую подстилку, что смогла найти, и села греться у огня, пытаясь оживить околевшие пальцы рук и ног. Живот урчал как заведенный тракторный мотор, и я лишь молилась о том, чтобы те твари не услышали этих звуков.

Сколько человек может жить без еды? Неделю, две?

Ночь обещала быть долгой. Мысли не давали мне покоя, кружась в вихре хороводов. И когда я вновь вспомнила про несчастного мужчину, закончившего жизнь так скоротечно, сразу же разревелась как маленькая несмышленая школьница. Не только потому, что мне было его жалко, но и от того, что мне было жалко себя. Такая беспомощная дура. Жалкая городская девка, никчемная и слабая. Бездействие только угнетало, взвалив на плечи тяжелый груз из твердого клубка смешанных и противоречивых эмоций.

Заснуть удалось только чудом.

Из-за нервного перенапряжения я постоянно вздрагивала от любого, даже самого незначительного шороха. Вскакивала как полоумная и пыталась найти место, куда бы спрятаться от надвигающейся опасности. Но все было напрасно, ведь жуткие силуэты рисовало только мое разыгравшееся воображение.

Интересно, а что бы на моем месте сделал Дэвид?

Свернувшись в позу эмбриона, обнимая массивную дубину для самообороны, я лишь на минуту прикрыла глаза, отчего сразу же провалилась в сон, несмотря на встревоженное состояние и дикую головную боль.

Светало. Первые солнечные лучи уже проталкивались меж деревьев шелковистыми нитями, освещая покрывшуюся инеем траву. Оранжевый рассвет заполнял все уголки небесного купола, прогоняя тьму прочь. Эта ночь оказалась самой холодной за последние несколько недель; в проклятом краю так было всегда: днем невероятная жара, а ночью – зуб на зуб не попадает. И от чего это зависело, для всех оставалось загадкой. Так же как исчезновения птиц, животных и насекомых из этих мест.

Два всадника ехали через лесную чащу; кобылы их лениво плелись вперед вторые сутки без отдыха, тихо шурша копытами по таявшему инею. Коннор уже больше двенадцати часов тащился за старшим братом, не обмолвясь с ним и словом. По его мнению, Клауд очень изменился как внешне, так и внутренне. В свои двадцать шесть лет тот успел приобрести седину как у старика и устрашающий шрам по левой стороне лица, рассекающий большую часть лба, бровь и щеку. Никто не знал, что он на самом деле пережил, и сам он не желал об этом распространяться. Либо не хотел, либо не помнил. Это случилось с ним около месяца назад: уходил он в лес веселым, жизнерадостным и любящим братом, обещая вернуться с дичью на плече, а возвратился седым и с изувеченным лицом. Точнее, его уже нашли такого – лежащего в ступоре посреди поляны с широко раскрытыми глазами.

Местные лекари, только пожимая плечами, сказали – Клауд сошел с ума от пережитого стресса. Когда его принесли, он, мотая головой, отказывался от любой предложенной помощи, пищи, воды, после чего и вовсе замкнулся в себе. Стал раздражительным, нервным, злым, постоянно язвил окружающим или же вовсе молчал. Словом, превратился в эгоистичного сноба, с которым не хотелось вести беседы. Больше всего в нем настораживали быстрые смены настроения. Этот человек мог спокойно сидеть и заниматься своими делами, а через секунду уже набросится на первого прохожего в припадке слепой ярости. И такое с ним случалось довольно часто.