О, Священнейшая из Священных!.. О, великая Нерушимая Цитадель!.. Обитель воплощённого Бога!.. Её грандиозные врата на горизонте за горною грядою, наконец, открылись моему взору. Я стремился к ней так, как тонущий в океане к спасительной лодке. Достигнув, наконец, титанических врат, я замер на кратчайшее мгновение, а затем упал на колени, сложив руки в принятом жесте почитания, прислонив ребро левой ладони ко лбу. Меня трясло. Я рыдал. Но оставался недвижен в своей сакральной позе. Мне казалось, что минули несчётные века. Сколько прошло времени на самом деле, я утверждать затруднялся. В конце концов, я опустил руки, зарывшись ладонями в безжизненный и бездушный песок, похожий на каменноугольную крошку. Рассеянно и вместе с тем сосредоточенно я зачёрпывал его обеими руками и высыпал обратно, глядя на то, как чёрные крупицы струятся сквозь мои лилейно-белые пальцы. Вот и всё. Мне некуда было больше идти. Нечего бояться. Не о чём скорбеть.

…Передать, как я был ошеломлён, услышав голос, обратившийся ко мне сквозь эти поля безмолвия на ЗЕМНОМ языке, просто невозможно. О, этот голос… был тёмным и бархатным, если описывать его в цвете и текстуре. Он произнёс лишь одну фразу: «Теперь ты остался один. Твой путь превратился в точку. Видишь, каково это – быть тем, кто не может забыться? О такой ли Вечности ты мечтал?» Холод пронизал каждый мельчайший фрагмент моего тела и духа. Я медленно поднял глаза. И увидел… Его.

Он смотрел на меня Своим безразличным сверкающим ледяным взором. Но мне показалось, что в неохватной глубине кристальных очей едва различимою тенью затаилась печаль. Я не смел вымолвить и слова Ему в ответ, не отваживался оформить и мысли… Он… Тот, кто не должен был носить людского лица. Но обладал им. Лишённый голоса, но говорящий со мною. Развенчанный Творец, но всё же… кумир. Существо, мотивов которого я не понимал и не мог постигнуть, изо всех сил пытаясь.

Собрав последние силы и всю волю, всё так же стоя на коленях, я прижался бледной щекою к Его ногам, сжав в когтях своих онемевших пальцев полы Его траурно-чёрных одежд. И закрыл глаза. Над моим прежним миром, раскинув крылья подобно чудовищных размеров птице, простиралась Зыбь…

Я резко очнулся. Мои обсидиановые глаза молниеносно распахнулись, как после удара плетью.

Крыша. Бетон. Пламенеющее в закатном зареве небо. Что было со мною?

Сон… или предчувствие? Я не мог разобраться в произошедшем. Только тяжким грузом на душу легла неизбывная тоска. Свернувшись на холодной, влажной и блестящей от росы поверхности, обхватив колени руками, несколько суток я пролежал, глядя в никуда, отрешённый и потерянный. Я будто задержал дыхание, страшась слиться с сердечным ритмом этого чужого мира – мира людей, и потерять безвозвратно свой собственный пульс.

…Я сидел на асфальте возле дороги, прислонившись спиной к фонарному столбу. Шёл дождь. Нет, это был настоящий ливень. Вода низвергалась с небес тяжёлыми серыми потоками, стекая по моей коже, но не оставляя на ней и следа. Я мог различить каждую каплю в неделимых на вид струях. Я наблюдал будто в замедленно съёмке, как водяные сферы меняют свои очертания, несясь к земле с чудовищною быстротою, дабы, раздробившись о её поверхность, слиться с бесчисленным множеством своих собратьев в бесформенные мутные лужи. Танатос. Неизбежность. Что могли дождевые капли противопоставить этой великой силе, что непреодолимо влекла их прочь из небесной обители в царство грязи и копоти? Той силе, что, дав им размеры и форму, лишала их и того и другого, разбивая в мелкую пыль и смешивая до однородности с бетонною крошкой и гарью в уродливых котловинах? Я думал… о том, как дух, сорвавшись с запредельных высот бытия Демиурга вот так же бессильно падает в материю, очерняясь и теряя изначальную Чистую Индивидуальность. Но ведь в грозовых тучах все зарождающиеся капли тоже были единородны и неразделимы. Выходит, самосознание существует лишь в период падения, на скоротечной границе меж Небом и Тьмою. Ни до, ни после того его нет. Такой сделал я вывод.