Красивая и завораживающая, как будто изнутри светят самые мощные софиты.

Стою в белоснежной воздушной блузе из плотного кружева с рукавами-буфами, под ней шёлковый топ с тонкими лямками, поверх неё серебристый сарафан-корсет.

На руках кружевные митенки. На шее мерцает нитка перламутрового жемчуга. На руке висит сумка-зависть. Сумка-мечта.

Я облизнула пересохшие от волнения губы.

Незнакомая и невероятная. Не могу оторвать взгляд от её больших серых глаз, которые сверкают, как те камни, которые украшают голову, а какое красивое лицо с высокими скулами!

Работа мечты!

А ведь я так любила бродить по магазинам и примерять всевозможные наряды. Но чтобы вот так, надеть всё лучшее сразу, причём в хорошем смысле этого выражения?

Мечты, а вы ведь сбываетесь.

Одевание в живого манекена длится не меньше, чем стояние живого манекена. Эти два с половиной часа кажутся мне вечностью.

Как новичку в этой работе, мне разрешают почаще, чем остальным, менять позы и простоять первый день всего-то два с половиной часа с небольшими перерывами.

И вот они – последние тридцать минут моего великого стояния.

Если бы кто-то сказал ещё месяц назад, что я устану от шелка, жемчуга, туфель и сумок – символизирующих самый высокий стиль, то этот кто-то услышал бы моё уничтожающее «вы в своём уме?».

Пробую изменить позу на сидячую. Две мои партнерши по витрине принимают это без энтузиазма (им-то пришлось встать во весь рост), но соглашаются.

Сидеть удобнее. Даже можно разглядывать асфальт и торопящиеся ноги счастливых жителей Матери Городов. Ноги, каблуки, ботинки, ноги. А вот чей-то мокрый хвост!

– А ты откуда здесь взялся, Пёсель?

Аккуратно, не двигая головой, смотрю по сторонам и еле слышно произношу ему через стекло, как будто он может услышать:

– Как ты меня нашёл, дворняга?

Дворняга виляет хвостом и пытается дотянуться до стекла своим мокрым грязным носом.

– Малыш, ну что ж, жди. Сегодня будет тебе пир. Посиди тихо, я скоро выйду.

И Пёсель, услышав меня, перестаёт прыгать, послушно прислоняется к мраморному фасаду и ждёт.

Не открывая глаз, шарю тяжелой рукой в поисках орущего телефона. Он издаёт какие-то новые барабанные дроби и дикие вопли.

Странно, но у меня на будильнике стоит мягкая мелодия – соната Моцарта. Почему сегодня сонату Моцарта играют на барабанах?

Нарастающие звуки пробираются под кожу головы, тормошат и раздражают. Этот яростный бубен, иначе не назовёшь, напрочь срывает занавес сновидений и швыряет в лицо мысли, заготовленные на сегодня еще со вчерашнего утра.

Пальцы пытаются найти телефон, но никак не могут его обнаружить. Спустя мгновение понимаю, что музыка совсем незнакомая, а значит… Окончательно прихожу в себя и подпрыгиваю на кровати.

Нет, это не кровать! Обнаруживаю себя на неразложенном диване.

Осматриваюсь.

Просторный лофт. Внутри него высокие потолки с трубами, нарочито грубо обёрнутыми серебряной фольгой; огромные зеркала в искусственно-ржавом металле; незнакомая грубая мебель из состаренного массива; металлические чёрные колонны подпирают серый, изрытый бетонными трещинами потолок. Огромные обнажённые женщины с хищными ртами, блудливые фурии, смотрят на меня с матовых стен, подмигивают и язвительно шепчут:

«Дружочек, а ты открой шторы, ты уже всё проспал, сладкий дружочек!»

Посреди комнаты на пухлом массажном кресле, развалившись, спит Игорь. Телефон лежит на широком подлокотнике, дребезжит и мигает так же ехидно, как и многочисленные женщины на постерах.

Солнце играет на всех глянцевых поверхностях огромной модной холостяцкой берлоги.

– Солнце… Твою ж мать! – вскрикиваю, подскочив на ноги, и ору: – Игорь!