– Я смотрю, ты как будто чего-то боишься. Давай спустимся? – незнакомка напротив снова подает голос.

Надо же, она тоже никуда не ушла. Мой страх перебарывает отчаянное желание поговорить и спросить совета. Совета у неё. Ведь больше не у кого. Тело тяжело отзывается и кажется чужим. Сбрасываю его вниз. Вагонный пол оказывается липким и холодным.

Женщина, следуя за мной, плавно соскальзывает. В ней есть нечто знакомое, безусловно.

Нырнув на глубину своей памяти, стараюсь отыскать хоть кого-то похожего на нее, но образ дразнит, расплывается и все время ускользает. Нет, скорее всего, острое желание найти родную душу в этом новом чужом мире подсказывает сходство. Это игры моего разума, который придумывает отвлекающие лжеродные образы.

– Как вас зовут? – слова вырываются сами, без моего разрешения. И как только они обретают вес, я понимаю, что уже догадываюсь.

Незнакомка усаживается на нижнюю полку и подгибает ноги под себя. Сажусь напротив.

– Надежда, – она протягивает руку и добавляет тем дружеским тоном, который располагает сразу и навсегда: – И давай сразу на «ты»!

Надежда – имя возможного прекрасного будущего. Откуда я могла знать, как ее зовут? И почему мне знакомо это необъяснимое человеческое понимание и эта рука, от прикосновения которой молочная тёплая волна разлилась по всему телу?

– Давай, – легко сжимаю ее изящную узкую ладонь: – А меня…

– Подожди! – Надежда обрывает на полуслове и загадочно улыбается, немного прищурив глаза и задумавшись всего на мгновение: – Не торопись, давай-ка я угадаю!

Сидим, как два несогретых ребёнка, сбежавших из дома на поиски приключений. Мои плечи дрожат от страха, её – от желания меня успокоить.

И вот опять эти мурашки, пробравшиеся внутрь, отчего кожа стала неровной и покрылась крошечными предательскими точками.

– Тебя зовут, зовут, – она блуждает по пустому сжатому вагонному пространству взглядом, словно пытаясь найти подсказку, и вдруг выдыхает: – Ты похожа на море, на Ассоль, которая ждет своего Грея, на ищущую, на желающую…

С любопытством её слушаю, и кожу по-прежнему покалывает изнутри.

– Тебя зовут… Морегрина! – всплеснув руками, с полной уверенностью заключает она.

– Красиво, но причудливо!

Сказочное, странное, неизвестное мне до сегодняшнего дня имя. Беру со столика стакан в медном подстаканнике. Пол под ногами перестает быть холодным.

– Я права? – спрашивает соседка и заглядывает мне в глаза, словно пытаясь найти там ответ на вопрос: получилось ли у неё удивить, или успокоить, или что-то подсказать? Спешу её отблагодарить ответом и улыбкой.

– Мне нравится! Отныне меня зовут Морегрина, и ты можешь называть меня так! – улыбнувшись, говорю я, чувствуя, как волнение и страх отступают.

– Может быть, чай?

Она предлагает мне его, словно это как раз то, что отогреет меня уже на расстоянии от дома, а может быть, согреет?

– В среднем человеку отведено тридцать тысяч дней жизни, – Надежда делает большой, жадный глоток, на секунду прикрывает глаза и продолжает: – Этим вопросом задаются многие. Ответа нет, но я его постоянно пытаюсь найти. Может, ты его дашь? Скажи, почему люди тратят это отведённое для счастья количество дней и ночей на то, чтобы быть несчастными?

Пожимаю плечами. Кого-то прошлое, может, и тянет назад. Только не меня.

У кого-то прошлое полно яркими звуками, родными голосами и счастливыми красками, но не моё.

– Представь, – продолжает свой вопрос-рассуждение Надежда, – если бы в одном из таких вагонов тебе встретился седой всемогущий шаман. Что бы ты у него попросила? – она вопросительно смотрит на меня.