– Подумай о Париже следующим летом… только это и ничего больше… мы снова будем вместе…

Буря, казалось, ослабевала, и наконец девушка забылась горячечным, беспокойным сном, погруженная в море тревожных предчувствий.

– Ну же, Кристоф! Бенуа уже здесь! – Каролин едва ли не подпрыгивала от возбуждения, высматривая у входной двери мужа Сандрин, с которым они порой встречались в море, когда он возился на своей рыбацкой лодке с ловушками для омаров, но сегодня по просьбе месье Мартэ он арендовал в местном гараже новый автомобиль, чтобы отвезти их на бал.

– Элла, ты прекрасна!

– Спасибо, ты тоже, Каролин!

Пышные юбки вечерних платьев подчеркивали тонкие талии девушек, а сами они в нетерпении уже кружились в танцевальных па в узком коридоре дома, предвкушая начало бала. Наряд Каролин был темно-кораллового цвета, свои непослушные кудри она укротила парой черепаховых гребней. Переливы атласного платья Эллы цвета eau-de-nil[39] весьма гармонировали с золотистыми искорками в ее глазах. А возможно, так сиять ее заставлялала мысль о том, что сегодня на балу она будет танцевать в объятиях Кристофа.

Девушки, взявшись за руки, позировали месье Мартэ, который снимал их на недавно купленную цветную фотокамеру Leica[40].

– Papa, мы должны будем сделать снимок и для Эллы, чтобы я могла отправить ей карточку, когда вернемся в Париж, – заявила Каролин.

Месье Мартэ, щеголявший во фраке и белой бабочке, выглядел более расслабленным после недели, проведенной на острове, и его седеющие волосы контрастировали с заметно загоревшим лицом. Тем не менее Элла не могла не заметить, как печальны были его глаза, когда он смотрел на них, смеющихся и щебечущих без умолку. Двадцать лет назад он был свидетелем ужасов войны, подобных которой, как он надеялся, мир больше никогда не увидит. Она знала, что он достаточно повидал мрака, чтобы ценить мгновения света и красоты. Казалось, месье Мартэ запечатлевал эту минуту в своей памяти, как снимок, который только что сделал фотоаппаратом, чтобы уберечь ее от угрозы грядущих темных времен.

Когда церковный колокол Сен-Мари пробил семь, Элла увидела, как Марион с царственной грацией спустилась по лестнице, а ее муж, уже взявший себя в руки, помог ей надеть золотистую кружевную накидку, которая очень шла к ее струящемуся вечернему платью. С бесконечной нежностью он отвел в сторону завиток ее темных волос, выбившихся из пучка на затылке, и поцеловал бледную шею.

– Пойдемте, моя прекрасная супруга, ваш экипаж ждет вас, – сказал он, протягивая ей руку.

Подобрав свои длинные юбки, Марион, Каролин и Элла спустились по песчаной дорожке туда, где их ждал Бенуа.

– Ну же, Кристоф! – снова позвала Каролин, на этот раз более нетерпеливо, оглядываясь через плечо.

Наконец грохот на лестнице возвестил о поспешном прибытии ее брата. Он был одет в темный костюм, который усилиями Марион сидел на нем достаточно хорошо, но его ноги были босыми, а рубашка расстегнута на груди. В одной руке он держал пару черных кожаных туфель, а в другой – галстук и запонки для воротника. Он вскарабкался на сиденье рядом с девушками и принялся приводить в порядок последние детали своего наряда.

– Извините, – бормотал он, неуклюже вставляя запонки в узкие отверстия. – Я просто потерял счет времени.

Его отец нахмурился.

Марион взяла у Кристофа запонку и ловко застегнула непокорный воротник рубашки, затем нежно провела ладонью по волосам сына, чтобы немного пригладить челку, падающую ему на глаза.

– Так. Теперь завяжи шнурки, иначе рискуешь споткнуться и полететь через весь зал.

Когда они миновали городские укрепления и въехали на узкие улочки Сен-Мартена, солнце уже клонилось к закату, отбрасывая длинные тени. В серебристо-голубом вечернем небе над ними метались стрижи, кружась в своем бесконечном летнем полете. Поздний августовский воздух был приятно теплым.