Лето закончилось быстро, как и всегда. Осень принесла с собой тоску, а вместе с ней плохое настроение – надо было возвращаться в школу, к нелюбимым одноклассникам, и Офелия ходила угрюмая. Отец пытался поговорить с ней, объяснить необходимость обучения, показать, что не все ребята, которые учатся вместе с ней, плохие. Но девочка была непреклонна. Она категорически не желала ни с кем дружить, вспоминая старые, детские обиды. А одноклассники вдруг перестали её дразнить, и, казалось, совсем не обращали внимания. Офелию это злило, она привыкла, что всегда есть повод для обиды. Но когда на тебя даже не посмотрят лишний раз, то на что обижаться? На отсутствие внимания? Ведь этого она и хотела, то есть желание осуществилось, и обижаться теперь можно только на саму себя. Вот в таких противоречиях и прошли первые месяцы учебы, пока Офелия не смирилась со своим положением и не увлеклась рисованием.

Чтобы как-то занять долгие осенние вечера, она брала листок бумаги и пыталась изобразить то, о чем рассказывал Жан. Поначалу выходило плохо, криво и плоско. Но чем больше практиковалась Офелия, чем больше читала книг и смотрела обучающих роликов, тем выходило лучше. Она попробовала рисовать акварелью, гуашью и даже маслом, но больше всего приглянулись ей цветные и простые карандаши. Иногда, сидя в темной комнате за столом под светом лампы, она укладывала голову на столешницу и смотрела, как карандаш скользит по бумаге. Тихий ход грифеля напоминал Офелии струйку песка, которая медленно сыпется из ладони. Плавные цветные линии то виднелись ей четкими и ясными, то расплывались перед глазами. Как выглядит море в том месте, где заканчивается, и каков он – космический океан? Офелия рисовала далекие созвездия, таинственные туманности, а среди них – одинокий плот с белым парусом. Её руки под конец дня становились цветными, испачканными карандашами, стол оказывался завален бумагами и веерами деревянной стружки. Отец удивлялся новому увлечению дочери, но не вмешивался. Он считал, что ей уже пора определяться с направлением обучения, чтобы в следующем году продолжить его в другом месте. И если она хочет заниматься рисованием, то это тоже хорошо, хоть и несколько сомнительно.

Часто Офелия думала о том, как было бы хорошо, если бы все вокруг были такими же, как Жан. Простыми, легкими. Если бы они ничего не требовали от неё, ничего не ждали и не запрещали мечтать, прятаться в своём уютном панцире. Но ведь каждый пытался выковырять её оттуда. Вот и отец, чем ближе к весне, тем чаще стал заводить разговор о смене школы. Он предлагал Офелии отправиться в большой город и продолжить обучение там. Летом ей исполнится четырнадцать, самое время определяться.

– Папа! Но ведь четырнадцать – это так мало! Я хочу жить здесь, с тобой.

– И учиться в этой школе? Правда? Ты же терпеть не можешь своих одноклассников, придумываешь про них небылицы, что смотрят они на тебя не так, что в упор не видят, что они вообще – монстры!

– Уж лучше в этой школе со знакомыми монстрами, чем в огромном городе! А что, если ребята там ещё хуже, чем здесь? Наверняка они будут смеяться над моим именем, придумают ужасное прозвище. И девчонки там не такие как я. Совершенно точно, я видела фото в интернете. Они уже в тринадцать красятся и одеваются как взрослые, – Офелии было обидно до слез, что отец торопит её.

– Ну и ты одевайся как взрослая, разве я тебе запрещаю? – удивился Мартин.

– Не хочу! Не хочу становиться такой же, как ты! Вечно занятой, уставшей. Не хочу ходить на глупую работу, разбираться со счетами. Мне нравятся мои платья и мягкие игрушки, я люблю читать сказки, а не новости! – закричала Офелия. Никогда она не позволяла себе повышать голос на отца, но он не растерялся.