Он же король или нет? А король упивается смертью своих врагов.

Один из дядиных дружинников сидел на ступенях перед входом и спокойно, как дома на боевой площадке, чистил секиру.

– Где Одем? – тихо проговорил Ярви.

Человек улыбнулся с прищуром и показал пальцем:

– Наверху, государь.

Ярви, пригибаясь, вошел. По лестнице раскатывалось его дыхание, ноги шаркали по плитам, в горле мутило.

На поле боя, говорил отец, не бывает правил.

Все вверх и вверх, в шелестящую тьму. Хурик и Кеймдаль держались сзади. Возле узкой бойницы он приостановился, наслаждаясь ветром на распаленном лице, и увидел, как под отвесной кручей волны врезаются в камень – увидел и оттолкнул от себя страх.

Веди себя как король, сказала мать. Разговаривай как король. Сражайся как король.

Наверху располагалась смотровая площадка, с подпорками из толстых бревен. По краю шли деревянные перила – доставая лишь до бедра Ярви. Чересчур низковато, чтоб от слабости не задрожали колени, когда стало ясно, насколько высоко они забрались. Отче Твердь и Матерь Море вокруг умалились, внизу раскинулись леса Ванстерланда в дальнюю даль, теряясь в дымке у горизонта.

Дядя Одем молча стоял и смотрел, как полыхает Амвенд: столбы дыма размывало по серому небу, крошечные воители занимались ремеслом разрушения, а на рубеже моря и гальки выстроились тоненькие кораблики, готовые принять на борт кровавое жито. Дядю окружали шестеро его самых надежных людей и с ними связанный, с кляпом во рту, мужчина в богатой желтой накидке – лицо его распухло от синяков и длинные волосы столклись в кровавый комок.

– Сегодня мы потрудились на славу! – воскликнул Одем, с улыбкой оборачиваясь к Ярви. – Взяли две сотни рабов, а еще скот и добро – и сожгли город у Грома-гиль-Горма.

– А сам Горм? – Ярви попробовал отдышаться после подъема и – поскольку вести себя и сражаться по-королевски получалось у него плоховато – хотя бы говорить как король.

Одем безрадостно цыкнул сквозь зубы:

– Крушитель Мечей уже спешит сюда, а, Хурик?

– Само собой. – Хурик отошел от лестницы и вытянулся во весь свой внушительный рост. – Старого медведя тянет на битву, что твоих мух.

– Надо собрать людей и через час выйти в море, – заявил Одем.

– Пора уходить? – спросил Кеймдаль. – Так быстро?

Как ни странно, Ярви почувствовал злость. Ему плохо, он устал и зол на собственную слабость, на дядину жестокость и на мир, устроенный так, а не иначе.

– И это – наша месть, Одем? – Он обвел рукой горящий город. – Месть женщинам, детям и старикам-крестьянам?

Голос дяди прозвучал, как обычно, тихо и ласково. Ласково, как весенний дождик.

– Месть осуществляется постепенно. Но вам об этом переживать не стоит.

– Не я ли дал клятву? – прорычал Ярви. Последние два дня его несказанно бесило, когда к нему обращались «государь». А теперь он оказался взбешен еще больше от того, что дядя опустил это слово.

– Вы поклялись. И я это слышал, и, на мой взгляд, вы взвалили на себя неподъемную ношу. – Одем махнул на пленного – тот, стоя на коленях, с хрипом вгрызался в кляп. – Но он избавит вас от этого гнета.

– Кто это?

– Городской голова Амвенда. Он – тот, кто вас убил.

Ярви остолбенел.

– Что?

– Я пытался его остановить. Но подлец прятал нож. – Одем вытянул руку, и в ней оказался кинжал – длинный, с навершием из черного янтаря. Разгоряченного от подъема на башню Ярви внезапно обдало холодом – от подошв до корней волос.

– Я не перестану себя казнить за то, что появился слишком поздно, чтобы спасти горячо любимого племянника. – И бесстрастно, словно отрубил ломоть мяса, Одем всадил кинжал градоначальнику между плечом и шеей, а потом оттолкнул, сапогом ударив в лицо. На доски крыши хлынула кровь.