Иней Обережь.

Рюкзак.

Дверь.

Знакомая, родная молния хакерской догадки сверкнула позади глаз; Алей встрепенулся. В лихорадке надежды он потянулся за следующим звеном цепочки, едва видным, но по крайней мере точно существующим. «Дверь, – на всякий случай запомнил он. – Это ключевая точка».

Исчезновение, дверь в никуда.

Пустота. Бесконечность.

Вселенная.

Звезды.

Солнце, солнце за вечной пеленой облаков, над поющими соснами, над темной речной водой. Тихо дремлет на зыби зеленая лодка, мягкий мох стелется по корням, пахнет грибами… «Нет! – почти вслух выкрикнул Алей. – Только не это!..» Неимоверным усилием он заставил себя отбросить мысли о Старице и переключиться на реальность.

Ясень Обережь.

Степняк, что явился за данью. Как морской царь из сказки, он забрал самое дорогое.

Море.

Алей судорожно втянул воздух сквозь зубы. По коже подрал мороз. Море было второй ключевой точкой, даже более близкой к истине, чем дверь. «Но при чем тут море? – изумлялся Алей, чувствуя все же некоторое облегчение. – Какое море? Черное, Белое? Мы же в Листве. Или это вообще в переносном смысле?» Одинокое слово влекло за собой слишком много метафор.

Целое море вариантов.

Алей выругался. Он был до предела измотан, нервы сдавали, мысли путались, но все же с таким сложным поиском он действительно не встречался никогда в жизни. Ни один код Предела не был упрятан так надежно, как элементарная точка на карте, место, куда отец увез брата… «Да что это за чертовщина!» – в отчаянии подумал он.

Мать взяла его за руку; выпав из сосредоточения, Алей болезненно дернулся.

– Алик, – жалобно сказала она, – может, все-таки в милицию пойдем?

– Что?

– Ты уже двадцать минут стоишь в прострации, – горько сказала Весела. – Смотреть страшно.

– Что? – еле выдавил Алей.

Он никогда раньше не терял чувства времени!

То есть терял, единожды, когда плел Великую сеть – но это было очень давно, почти в детстве, и это была колоссальная, всеохватная Великая сеть, а не простой территориальный поиск!

Скорбно сдвинув брови, снизу вверх смотрела на него мама.

– Да, конечно, – через силу выговорил он, опомнившись, – идем в милицию.

Утром на работе Алей сидел квелый, как филин на солнце.

Полночи он провел в отделении вместе с мамой и отчимом. Шишов почти все время молчал. Он был где-то не здесь. Алей все-таки провел еще один результативный поиск и выдернул отчима из транса, но если маму у врат сознания ждала нестерпимая боль, то его – невыносимый ужас. Шишов держался на удивление стойко. Боковым зрением Алей замечал, как он дергается, заслышав малейший шум, как сжимает пальцы до синевы. На вопросы уполномоченного он отвечал односложно. «Что он видел, когда стоял под фонарем? – гадал Алей, поздно ночью шагая к дому. – Не то же, что мама…» Озноб пробирал до костей. Это был холод нервного истощения, а не летней ночи; ночь выдалась всего лишь свежей, но трясло Алея как в крещенский мороз.

«Стекло разбито, – там, у подъезда говорил он Шишову, глядя мимо искаженного страхом лица, – степь распахана, теперь там сады и поля. Стоит город, обнесенный стеной. По асфальту едут машины. Дымят заводы. По орбите летит спутник».

Алей обхватил себя руками за плечи и нахохлился. «Маму заклинило на образе папы, – подумал он, – нужно было сказать ей, что он ушел. Шишова, похоже, заклинило на ковыльной степи, поэтому нужно было распахать степь… и что такого страшного он в ней видел?»

Алей знал, что.

Но ему самому слишком страшно было об этом думать.

О том, каким образом можно загнать человека в подобный транс, он тоже думать боялся.

И без этого хватало бед.