Летен спокойно ждал.

Расслабленная рука его лежала на подлокотнике кресла. Под безупречно чистой манжетой серебрился браслет часов, похожий на танковую гусеницу.

Короткая молния-озарение пронеслась и сгинула среди теней: примета, догадка.

«Уже второй раз, – подумал Алей. – Опять танки. Он в танковых войсках служил, что ли? Больно здоровенный для танкиста…» – и спросил:

– А вы в армии в каких частях служили?..

– Десант.

«Понятно», – подумал Алей; ничего ему не было понятно.

Он повернулся к компьютеру.

Профессия у Воронова в самом деле была рабочая, диплом заочного юрфака ничего не менял, Алей вообще подозревал, что диплом просто куплен по какой-то необходимости. Ум, уверенность в себе и природная сдержанность заменяли Летену воспитание – там, где оно требовалось.

Времени хватало. Не было нужды торопиться и беспокоиться. С лету найти код Предела невозможно в принципе, слишком это сложная и богатая смыслами вещь. Если на первый взгляд зацепок нет вообще – это тоже нормально, это значит, что нужно продолжать настройку, потому что нет резонанса…

Алей закрыл глаза.

Ничего.

Ничего, кроме танков.

* * *

«Хорошо, – решил он, – танки, так танки. Стартуем с них».

Армия. Война.

Гражданское население. Гражданская война…

«Господи, ужас какой», – мелькнула мысль, хотя промежуточная ассоциация сама по себе могла не иметь буквального смысла.

Сила. Огромная грозная сила.

Власть.

«Пожалуй, можно было начинать прямо с власти», – подумал Алей и открыл соответствующую страницу энциклопедии – так проще было уйти куда-нибудь по ассоциациям.

История. Возможность совершить нечто великое и войти в историю.

Алей кликнул по случайной ссылке: открылась страница о каком-то перевороте, справа мелькнуло видео – по улице города шли танки…

…И внутренний экран вспыхнул снова – там, позади глаз.

Тяжелые солдатские сапоги впечатываются в брусчатку.

Знамена реют над площадью.

Вот высокий зал, озаренный ярким, режущим глаза светом; ряды поднимаются амфитеатром, зал полон, забит до отказа, люди стоят в переходах, но те, кому досталось место в рядах, тоже стоят. Они слушают, не дыша. Впереди, под незнакомым сверкающим гербом, на трибуне – тот, кто говорит…

Небо, светлое бесконечное небо распахивается над утренним городом. С дальних аэродромов поднимаются истребители, чтобы в урочный час пронестись горделиво над торжественными колоннами демонстраций.

Портреты на стенах.

Портреты на стенах домов, огромные, многометровые.

Лица людей на улицах под портретами – невыразительные, непроницаемые: глаза опущены, опущены уголки губ. Рядом другие люди – с гордо поднятыми головами, ликующие, счастливые.

Интернет, обмелевший точно река: бесконечные объявления «сайт закрыт». Обрезан доступ к заграничным ресурсам.

Беззвучно – в ассоциативном потоке не бывает звуков, если только лайфхакер не слеп, – читают новости диктор с телеэкрана и диктор из окошка телеканала онлайн.

Сделано заявление.

Принят закон.

Воля народа.

Родина.

Алей вздрогнул. Звука по-прежнему не было, но он мог чувствовать интонацию – будто бы осязать. С такой торжественностью слово «Родина» в новостях не произносили уже четверть века.

Поляна Родина посетила с визитом… помощь детям… международная обстановка…

На телеэкране Поляна шла через парк, улыбаясь радостной, чуть смущенной улыбкой, осторожно спускалась по мраморным ступенькам, подавала кому-то руку. Голос за кадром, восхищенный и подобострастный, лился чистым медом. Репортаж был о Поляне Родине Вороновой, супруге…

* * *

Алей очнулся.

Он чувствовал себя так, будто упал и ударился затылком. Голова гудела, в глазах все двоилось и плыло, тошнота подкатывала к горлу. Некоторое время он не мог сообразить, сидит или лежит. Потом он не без труда выкарабкался из кресла и встал перед компьютерным столом, низко опустив голову – так было легче дышать.