\\ Из лекций Вергилина

Мы оставили ворчливого лодочника в его унылой лодке и высадились на берегу. Я решил найти способ двигаться дальше. Река здесь ещё была узкая, море Хард даже не начинало разливаться. И трафик невелик. Опять же – это не дорога, жест автостопщика не поможет. Плывёт катер – маши, не маши – он не остановится, у него дела. Попробовали уже. Ладно хоть только дело к обеду, не вечером мы тут застряли.

Дощатая пристань, несколько старых моторок, движки тоже древние, краска облупилась. Всё какое-то ржавое, трухлявое. Умирающее.

Можно было позвонить атташе. Голосовая связь кое-как ловилась. Но это позор, опять позор. И опять нравоучения.

Повыше, на берегу – стоял серый деревянный домишко, у такого же серого забора на скамейке сидел мужик непонятного возраста. И курил, глядя на нас, как на облака.

– Добрый день, – говорю, – Мы в Обезбольск идём… плывём… Двигаемся. Но застряли.

Молчит. Смотрит будто сквозь нас.

– Ну, плывите… – как будто между делом вдруг говорит он.

– У нас нет…

– Зин! Зина! – через плечо в забор кричит он.

Щёлчок за спиной.

– А на-ка проваливайте отсюда, уроды! – поворачиваю голову. Видимо, это и есть Зина. Лицо недоброе. Фигура страшная. В руках – карабин китайский. Первый раз даст осечку, второй раз собьет с ног, третий – убьет. В любом порядке.

А Чокан уже снимает, камера на подвесе, лицо сосредоточенное, с ума сойти! Старуха тычет в спину стволом.

– Ты это, китаёзе шпионской скажи, чтоб убрал свою штуку, а то я тебе жопу прострелю, вторую дырку сделаю. Считаю… Раз, два…

Чокан медленно поднимает руки, держа в правой камеру.

– Мы уходим. – говорит он.

– Ты не китаец что ли? – удивляется она, на секунду опускает тяжёлую винтовку и переводит взгляд на мужа.

Дальше всё происходит мгновенно. Чокан, вращаясь, приближается ко мне и бесшумно меня огибает, это доли секунды, бьет по ружью, оно вниз, выкручивает до хруста – перелом! – руку старухе Зине и роняет её на спину, зафиксировав коленом целую руку. Потом достаёт из ботинка нож и подносит его к горлу…

– Стой! – кричу, потом кричит от боли Зина, потом задохнувшись дымом, кашляет мужик.

Чокан застывает, глядя на меня. Ждёт мгновения тишины и говорит:

– Допустимая самооборона. Здесь это не преступление. Закон на нашей стороне.

Нервы, нервы. Я понял, что на лодочника взвинтился из-за нервов. И только что стоял под дулом. И на моих глазах только что чуть не перерезали горло пожилой женщине. Нужно успокоиться, пока не случилось беда. Изнутри груди жарко и будто молотом бьют. Слова рассыпаются как фигурки из рыхлого песка.

– Мы… Давай… – крепись! – Убивать без надобности. Без крови.

– Щадим? – спокойно спрашивает Чокан. Неужели он бы смог хладнокровно убить её?

– Да, да, мы пощадим. – не хватало ещё кровопролития.

– Хорошо. – он разряжает ружье, отбрасывает его в одну сторону, патроны в другую, отпускает руку Зины и встаёт. Та лежит и воет, держась здоровой рукой за сломанную.

Помпа в груди мешает склеивать слова. Я будто печатаю сообщение, сидя на скачущей галопом лошади.

– Зачем… – показываю на ружьё и спрашиваю мужика, – Зачем… в нас… стрелять…

А он отвечает безмятежно так.

– Она думала, вы уральские коллекторы, или китайские землемеры… А то и просто собутыльники, опять меня напаивать пришли.

– Напаивать?

– Ну, мне нальёте, я и подмахну какую бумагу не глядя, по доброте. И без земли останемся.

– Нет, – говорю, – Мы путешественники. Нас в Обезбольск нужно. Мы не коллекторы, не собутыльники

Под скулящий вой своей старой жены он неожиданно острым взглядом оценивал нас.

– У меня бензина до райцентра в один конец. Мы ещё мёду не набрали, чтобы наторговать. А больничка только там.