Общественные земли должны были принадлежать волостному обществу и не могли быть проданы или заложены. Общественная земля делилась на равные участки и, каждый год это распределение между хозяевами должно было пересматриваться108. Основой общественного и политического устройства, по Пестелю, должна была стать именно общественная земля, неизменным правом на обладание участком которой наделялся каждый гражданин России. Совместное владение общественными землями должно было возродить сильную связь между членами волости и превратить волость в основную политическую ячейку общества. Отношения с государством отдельных лиц виделись Пестелю осуществляемыми только через посредство волости. «Для правительства же то будет неоцененная выгода, что оно не будет затрудняться с каждым частным человеком ведаться особо». Тем самым Пестель закреплял на деле общинный характер крестьянского землевладения и землепользования, который уже тогда начинал становиться препятствием для развития сельского хозяйства России, консервировал принцип круговой поруки и не придавал особого значения интересам отдельной личности, подчиняя её интересам общины и государства109.

Но здесь возникает проблема, существование которой Пестель осознавал или чувствовал на подсознательном уровне. Суть проблемы заключается в том, что у людей разные интересы, разное понимание счастья, смысла жизни. В таком случае не только богатые, которые лишались Пестелем всяких политических преимуществ перед бедными и ставились фактически в полную зависимость от их произвола, но и любой энергичный, талантливый человек будет бороться с уравнительностью, с предписанным порядком жизни. Будучи абсолютно уверен в своей правоте, Пестель решал эту проблему с помощью всей мощи государственной машины и обязывал Верховное правление ввести волостные общества и общественные земли «и перед затруднениями, с сим введением нераздельными (выделено мной – авт.), нимало не останавливаться. Опасаться сих затруднений значило бы высказывать непонятливость или, что еще хуже, злобность нрава, противящуюся установлению истинной в государстве свободы»110.

Пестель был одним из немногих декабристов с фанатичным типом сознания, ещё не характерным на дворянском этапе российского революционного движения. Якушкин писал о нём как о человеке, который «упорно защищал свое мнение, в истину которого всегда верил, как обыкновенно верят в математическую истину; он никогда и ничем не увлекался. Может быть, в этом-то и заключалась причина, почему из всех нас он один в течение почти 10 лет, не ослабевая ни на одну минуту, упорно трудился над делом Тайного общества, один раз доказав себе, что Тайное общество – верный способ для достижения желаемой цели, он с ним слил свое существование»111.

И тем опаснее и зловеще выглядят расчёты Пестеля количества жандармов для обеспечения контроля государства над обществом. Он разработал пять вариантов проекта создания корпуса жандармов. Число жандармов по последнему проекту увеличивалось в два раза по сравнению с первоначальными намётками: в городах 50 тыс., на периферии – 62,9 тыс., а всего 112,9 тыс. жандармов (ВД. Т. VII. С. 341, 669—673).

Для сравнения – на 1 января 1829 г. в III Отделении и корпусе жандармов состояло: «генералов – 3; штаб-офицеров – 41; обер-офицеров – 160; унтер-офицеров – 513; музыкантов – 31; рядовых – 3073; нестроевых офицеров – 12; нестроевых нижних чинов – 445; лошадей строевых – 3532». Через 10 лет штаты выросли незначительно, особенно нижних чинов: было 578 унтер-офицеров, 31 музыкант, 4024 рядовых, 28 нестроевых офицера, 581 нестроевых нижних чинов, 4377 лошадей. Таким образом, для преодоления затруднений, «нераздельных» с проведением революционных преобразований, по Пестелю, требовалось в 30 раз больше жандармов, чем их было в действительности в «чугунные» времена Николая I. При этом Пестель хотел, чтобы в «тайные вестники» и шпионы подбирались «люди умные и хорошей нравственности» (ВД. VII. 230). Но, не полагаясь только на нравственные качества, устанавливал жандармам содержание в