Кардинально меняется в XVIII в. бытовое поведение дворянства, особенно столичного. Появляются новые формы времяпровождения, вырабатываются новые стереотипы поведения, общения, соответствующие изменениям в социальном и культурном облике дворянского сословия.

Для нашей темы исследования особенно значимыми являются типы поведения, возникшие как реакция на усиления контроля над жизнью всего общества, в том числе дворянства, со стороны «регулярного государства», насаждавшегося Петром I и его преемниками. Идеалом Петра I было такое регулярное – правильное – государство, где вся жизнь была бы регламентирована, подчинена правилам, выстроена с соблюдением геометрических пропорций, сведена к точным, однолинейным отношениям. Наиболее полное выражение этот идеал нашёл в Табели о рангах, который определял не только соотношение должности, чина и социального статуса (личное и потомственное дворянство в зависимости от ранга), но и требовал соответствия месту в Табеле о рангах в одежде (не только служебной, мундиров), в типовых проектах зданий, строившихся частными лицами, в формах обращения, при получении лошадей на почтовых станциях и т. д13. Пётр I хотел вогнать живую жизнь в гранитные русла предписаний, но поток жизни не подчинялся ему. Как реакция на всеобщую регламентацию «регулярным» государством среди прочего и бытовой жизни дворянства складываются типы поведения, не только не революционные, но и не носившие характера социального или иного протеста, тем не менее, расшатывавшие жёсткие рамки предписаний, нарушавшие стройность «правильного» поведения.

К такому «неправильному» поведению относится дендизм, ставший довольно популярным в России с конца XVIII в. Для денди были характерны экстравагантность поведения, оскорбляющего светское общество, необычная для света, шокирующая манера держаться, «неприличная» развязность жестов. Эти формы разрушения светских запретов воспринимались как поэтические14.

К поведению, разрушавшему строгую упорядоченность регулярного государства относилось увлечение карточной игрой. Рассуждая о причинах распространения азартных карточных игр, Ю. М. Лотман писал: «Нельзя не заметить, что весь так называемый „петербургский“, императорский период русской истории отмечен размышлениями над ролью случая…, фатумом, противоречием между железными законами внешнего мира и жаждой личного успеха, самоутверждения, игрой личности с обстоятельствами, историей, Целым, законы которых остаются для нее Неизвестными Факторами. И почти на всем протяжении этого периода более общие сюжетные коллизии конкретизируются – наряду с некоторыми другими ключевыми темами-образами – через тему банка, фараона, штосса, рулетки – азартных игр»15.

При этом для честного игрока выигрыш не был самоцелью, «а средством вызвать ощущение риска, внести в жизнь непредсказуемость. Это чувство было оборотной стороной мундирной, пригвожденной к парадам жизни. Петербург, военная служба, самый дух императорской эпохи отнимал у человека свободу, исключал случайность. Игра вносила в жизнь случайность»16.

Новым явлением в жизни российского дворянства, отразившим глубокие изменения в его жизни и мировоззрении, стали дуэли. Ю. М. Лотман определяет дуэль как поединок – «происходящий по определенным правилам парный бой, имеющий целью восстановление чести, снятие с обиженного позорного пятна, нанесенного оскорблением. Таким образом, роль дуэли – социально-знаковая». Так как дуэль является процедурой по восстановлению чести, то она не может понята вне специфики понятия «честь» в общей системе этики европеизированного послепетровского дворянского общества.