«Шан-ди в общем изображают, – говорил Конфуций, – в виде зримой тверди, а также зримых символов Солнца, Луны и Земли, ибо через их дары мы наслаждаемся милостями Шан-ди. Солнце есть источник жизни и света; Луна же освещает мир по ночам. Наблюдая за ходом этих светил, человечество становится способно определять времена года. Древние, связывая действия с их целями, учредили поклонение Шан-ди и жертвоприношения ему в день Зимнего солнцестояния, ибо Солнце, пройдя через двенадцать точек, назначенных ему Шан-ди для жительства в разное время года, заново начинает тогда свой путь, чтобы снова рассеивать его милости по всей Земле».

И далее: «Тянь – это вселенский принцип и первоисточник всех вещей… Шан-ди – это вселенский принцип бытия».

У арабов никогда не было поэтичной, четко оформленной и тщательно разработанной системы политеизма. Их историческую традицию многое роднит с иудейской, причем количество параллелей между ними впечатляет. Традиции чистой изначальной религии и простой веры патриархов в Бога Единого определенно никогда не умирали в их среде, равно как и идолопоклонство так никогда и не приобрело мало-мальски значительного числа сторонников среди них; а потом пришло время Магомета, который, несколько приспособив старинную веру к их понятиям, наставлял их в религии Бога Единого, пророком Которого он себя объявил.

До основной массы иудеев, как и всех прочих народов древности, определенно дошли лишь немногочисленные осколки изначального Божественного Откровения человечеству, однако они вплоть до Вавилонского пленения не погружались в метафизические размышления о Божественной Природе и Его Бытии, хотя псалмы Давида со всей очевидностью свидетельствуют о том, что определенная часть народа сохранила представление о Боге, совершенно незнакомое основной массе; именно эти немногие избранные стали посредниками, которым суждено было передать свое знание великих изначальных Истин грядущим поколениям.

Среди греков, учеников египетских жрецов, все высшие идеи и жесткие понятия о Боге, Его возвышенной природе и беспредельной силе, о вечной Мудрости и Провидении, ведущем все вещи в мире к заранее предначертанной цели, о беспредельном Разуме и высшем Уме, сотворившем все вещи, пребывающем неизмеримо выше всей внешне выраженной Природы, – все эти возвышенные идеи и достойные учения были более или менее совершенно представлены в трудах Пифагора, Анаксагора и Сократа, а впоследствии получили прекрасное, блистательное развитие у Платона и его последователей. Даже в народной греческой религии можно проследить множество глубинных, духовных оттенков смысла и значений символов, хотя ясно, что это всего лишь слабые отблески древних истин, лишь тени образов, мимолетные отзвуки и случайные вспышки некогда общепризнанной веры в Верховного Бога, Всевышнего Творца Вселенной, Всеобщего Отца человечества.

Многим изначальным истинам научил Пифагора Зороастр, в свое время обучившийся им в Индии. Его ученики отвергали храмы, жертвенники и священные изображения; они лишь смеялись над теми, кто полагал богов происходящими от человеческой природы или хотя бы в чем-то схожими с людьми. Они избирали местами поклонения богам вершины высочайших гор, где пели гимны и молитвы Верховному Богу, заполняющему необъятную сферу небес. Об этом свидетельствует Геродот. Свет они полагали скорее не самостоятельным объектом поклонения, а самым чистым и живым символом и первой эманацией Предвечного Бога; они полагали также, что человеку необходимо нечто зримое и осязаемое, дабы вознестись разумом к тем высотам, с которых только и можно поклоняться истинному Божественному Существу.