Потом стало известно о первой смерти. Новость сильно раздули, потому что несколько часов та женщина числилась единственной трагически погибшей. Но вскоре смертей стало вдвое, потом вчетверо больше. Их число росло в геометрической прогрессии, выкосив сначала Майами, за ним Форт-Лодердейл, потом Бока-Ратон. Кривая графика смертей двигалась вверх по восточному побережью Соединенных Штатов в соответствии с передвижениями призрачного всадника.

На этот раз, проезжая через города, всадник уничтожал не технологии, а тела. И мир узнал, что Мор вернулся.

Я вглядываюсь в него. Мор не больше человек, чем его конь – лошадь.

В последнем сюжете о нем, который я видела, он гарцевал по Нью-Йорку, вооруженный луком и стрелами. Он стрелял в толпу людей, которые, крича и давя друг друга, пытались бежать прочь.

Мне пришлось пересмотреть хронику раз пять, прежде чем я в это поверила. А поверив, не смогла больше смотреть.

И вот теперь Мор здесь. Во плоти.

Цок-цок-цок. Конь и всадник медленно приближаются. Его плечи и волосы покрыты снегом. И эти белые хлопья добавляют ему странной, неземной красоты.

Я замерла на месте, стараясь не дышать, чтобы пар от моего дыхания не насторожил всадника. Но он, кажется, совершенно не интересуется тем, что вокруг. Да и не должен; вряд ли кто-то, кроме меня, захочет подобраться так близко к этому воплощению чумы.

Ни на миг не отрывая глаз от Мора, я поднимаю ружье. Взять его на мушку – дело нескольких секунд. Я целюсь ему в грудь, потому что это единственное, что дает надежду на удачу. Я смотрю на всадника в прицел, и в груди у меня начинает тоскливо ныть.

Я видела, как умирают люди. Я видел тела, охваченные огнем, и чувствовала тошнотворный запах поджаренной плоти.

И все же.

И все же мой палец на спусковом крючке подрагивает.

Я никогда никого не убивала (фазан не в счет). Неважно, что это существо – не человек, что он устроил кровавую бойню по всей Северной Америке. Он выглядит живым, разумным человеком. И этого достаточно, чтобы меня охватила неуверенность.

Я крепче перехватываю дробовик и прикрываю глаза. Если я это сделаю, будет жить мама, будет жить папа, Бриггс, Феликс и Люк – все они будут жить. Мои друзья и товарищи по команде и их семьи, все будут жить. Выживет весь мир, на жизнь которого нацелился он, Мор.

Все, что мне нужно сделать, это шевельнуть пальцем.

Я никогда не считала себя трусихой, но в эту секунду едва ли не складываюсь пополам.

Засунь свою мораль в задницу, Берн, не дай себе подохнуть впустую.

Я набираю в грудь воздуха, выдыхаю и жму на спусковой крючок.

БАБАХ!

Звук оглушает, бьет почти с такой же силой, как ружейная отдача, разносится эхом по тихому лесу.

Всадник вскрикивает, заряд дроби ударяет его в грудь с такой силой, что выбрасывает из седла. Конь пятится, встает на дыбы и с испуганным ржанием уносится прочь.

Все мои внутренности закручиваются в узел.

Того и гляди стошнит.

Конь скачет, не останавливается.

Вдруг это лошадь, а не человек, распространяет чуму. Или, может, оба.

Рисковать нельзя.

– Прости, – шепчу я и снова целюсь.

На этот раз выстрелить гораздо легче. То ли потому, что я только что это сделала и готова опять почувствовать отдачу и услышать разрывающий уши грохот, то ли потому, что в животное стрелять проще, чем в человека. Хотя я понимаю, что оба они не то, чем кажутся.

Передние ноги коня подкашиваются, он дрожит и издает предсмертный крик, похожий на рев. А потом заваливается на бок в сотне футов от своего хозяина и больше не двигается.

Чтобы отдышаться, мне требуется несколько секунд.

Дело сделано.

Господи помилуй, я и впрямь это сделала!