…

Меня отвлекает ужасная пульсирующая боль в спине. Я сажусь прямее, чтобы снять нагрузку, и чувствую, что в живот впивается ткань.

Приподнимаю рубашку и любуюсь своим торсом, который, как и руки, обмотан многослойной повязкой.

Я провожу по повязке пальцем.

– Кто это сделал?

Мор сидит с совершенно непроницаемым лицом.

– Ты? – спрашиваю я наконец.

И чувствую, как кровь закипает от ужаса и возмущения, и… чего-то еще при мысли о том, как он снимал с меня одежду и лечил меня. Я силюсь представить, как он промывал и обрабатывал раны на моем теле, но понимаю, что не могу. Да и не хочу.

Он поджимает губы.

– Запомни мою доброту.

– Доброту? – не веря своим ушам, переспрашиваю я. – Так ты же сам все это мне и устроил.

И будет делать это снова и снова, и снова, пока окончательно меня не сломает.

Вот дрянь, он не шутил, когда обещал мне страдания.

Верхняя губа Мора подергивается, как будто он удерживается от смеха.

Он встает, нависает надо мной – до чего же высокий.

– Больше не пытайся сбежать, смертная, – предупреждает он и выходит из комнаты.

– Мор! – зову я в тысячный раз.

Замолкаю и прислушиваюсь.

По-прежнему ничего.

Конечно, если бы я попробовала бежать, он бы в две секунды явился и поймал, зато, когда он правда нужен, не дозовешься.

– Мор!

Откуда-то издалека доносится стон, и я моментально остываю.

Здесь есть кто-то еще?

Мои размышления прерываются тяжелыми шагами. Дверь открывается, а за ней Мор собственной персоной, похожий на принца из сказки.

Его взгляд падает на кровать, где я должна быть, и только потом опускается на пол, где я лежу на самом деле.

– Почему ты не в постели, смертная? – спрашивает он подозрительно.

Потому что я мечтаю снова совершить побег.

– Мне нужна помощь, – приходится переступить через гордость, чтобы выдавить эти слова.

Хмуря брови, Мор входит в комнату и закрывает за собой дверь.

– Понимаешь ли ты, что я не имею большого желания делать это, учитывая нашу историю.

Нашу историю. Это звучит так, будто за плечами у нас целая сага.

– Знаю, – бросаю я.

Он ждет продолжения. Но сейчас, когда он здесь и выглядит, как отретушированный портрет парня-модели, я немного нервничаю.

– Видишь ли, – говорю я, ерзая по полу, потому что спина болит невыносимо, – мне нужно в туалет.

В принципе, я и раньше просила его сводить меня в туалет, и все же разница есть, потому что сейчас я не связана, а ранена, и моя слабость заставляет меня чувствовать себя беззащитной.

Вот почему я сижу на полу. Я попробовала сползти с кровати и доковылять до туалета самостоятельно. Вот только не учла, до чего я ослабла, и как при этом начнут болеть все раны.

Я прошла полдороги до двери, но сдалась.

И вот теперь валяюсь тут.

Довольно долго Мор не реагирует. Потом молча подходит. Когда он опускается рядом со мной на колени, я немного напрягаюсь. Я знаю, что сама попросила его о помощи, но не могу забыть, каким мучениям он меня подверг.

Что за кошмарный поворот судьбы – зависеть от того самого человека, из-за которого и оказалась в таком положении.

Мор снизу подводит под меня руки и легко поднимает. Я вскрикиваю от резкой боли, пронзившей меня при этом движении. Чуть не плача от бесконечного унижения, я все же обхватываю всадника за шею, чтобы немного уменьшить давление на спину.

Лицо всадника приближается, и я невольно замечаю, что верхняя губа у него, оказывается, более пухлая, чем нижняя.

Не говоря ни слова, он относит меня в туалет и сажает на унитаз, не обращая внимания на то, что на мне до сих пор штаны. Я трогаю ткань. О, да это не мои, а бабушкины джинсы: широкие, с высокой посадкой, настоящие джинсы для толстой деревенщины.