В метро была девушка. Конечно, было их там много и всяких разных, но такая была только одна. Её длинные волосы были убраны в косу, перекинутую через плечо, пухлые щёчки естественно румянились, а вздёрнутый носик придавал задора её невинному образу. Но невинность эта была обманчива, во взгляде читалась похоть. Она посмотрела на Пашу из-под длинных ресниц и спросила:

– Не могли бы Вы опустить зонтик? Он упирается мне в живот.

– Зонтик? – недоумевающе переспросил он, даже не успев смутиться из-за того, что она с ним заговорила.

– Э… да, – она расширила глаза, будто говорила о совершенно очевидных вещах.

– У меня н-нет з-зонтика, – Павлуша дошёл до той точки, когда вспомнил, что надо стесняться.

– Извините, значит, это не Ваш, – смутилась девушка.

И тут произошло то, чего Паша мог ожидать только в своих извращённых фантазиях: кто-то положил руку на его уже по-обыкновению стоящий детородный орган, и, судя по изменениям на лице недавней собеседницы, этим кем-то была она.

Рука тут же отдёрнулась, а девушка залилась краской.

– Я же говорил, что у меня нет зонтика… – на удивление отчётливо и без заиканий произнёс Паша. Видимо, маленький дружок сделал своё дело, вместе с заимствованной кровью, откачавший и стеснение.

Незнакомка выскочила на следующей же станции и с отчётливо написанном на лице ужасом проводила Пашу взглядом, когда состав снова тронулся, оставив её на перроне.

После этого он понял, что не сможет сдержать данное себе под утро обещание.

В этот же день он снова позвонил Гере. У неё было свободно только на завтра, так что он занял себе местечко под солнцем и вернулся к тяготам ненавистной работы.

Когда-то у Паши были друзья, с которыми он взахлёб обсуждал свои реальные и выдуманные похождения. С появлением семьи стало не до них, и все товарищи как-то рассосались, так что теперь ему не с кем было поделиться историями о «волшебнице Гере». Она снова вытворяла такое, воспоминания о чём просто разрывали удовлетворённого неверного мужа. Он так хотел рассказать кому-нибудь обо всём происходящим с ним, что стал вести диалоги с теми самыми друзьями, просто вызывая в памяти их образы. Возможно, это попахивало шизой, но было просто-напросто крайним проявлением одиночества.

Паша взахлёб рассказывал им о том, как он охаживал её и в хвост и в гриву, порой пропуская внезапные улыбки во весь рот на своё одухотворённое лицо, отчего некоторые попутчики подозрительно косились.

– Она просто кудесница, – нахваливал Геру Паша перед своими воображаемыми товарищами. – Заглатывает, как карась опарыша.

От приведённого сравнения Пашу передёрнуло. Раньше он любил рыбачить. Отправится с друзьями на выходные к речке – так водка, рыба, черви. Травили байки у костра и матерились, что есть мочи.

Тягостная тоска по прожитым годам внезапно захлестнула с такой силой, что потопила восторг от посещения Геры. Но вскоре, так же быстро, как и появилась, грусть отпустила, обнажив приятные эмоции, которые немного померкли под натиском непрошеной печали.

Дома Пашу ждало новое разочарование – чувство вины.

Так и повелось: сначала Паша натрахивался вусмерть, а потом мучился от своего бесконечного предательства.

В выходные он старался возиться с детьми и разговаривать с Леной, предпочитавшей болтать с подружками и смотреть однообразные захватывающие сериалы. Но мысли всё равно тянули туда. Там были другие женщины, их дурманящий аромат духов и чистого тела. Порой он даже замечал, что некоторые из них влекут его запахом своего пота, не резкого, а какого-то пьянящего, относящего в доисторические времена, когда дикие мужики таскали баб в свои пещеры. Вот так и Паша хотел затащить их всех куда-нибудь и разом оприходовать.