Я так и не прочитал. Почти ничего из библиотеки родителей.

Вернувшись на кухню, я цепенею в дверном проеме.

Мелкий, едва-едва доставая до столешницы гарнитура, тянет свою тощую ручонку к турке, рискуя опрокинуть на себя кипяток.

– Ты охренел? – мрачно интересуюсь я.

Ребенок отскакивает от плиты и смотрит на него круглыми от страха глазами.

– Че надо?

– Извините. Я хотел взять турку. Можно?

– Нахер тебе турка в шесть утра?

– Кофе сварить. Нам скоро вставать в школу.

– В школу? – удивленно хмыкаю. – Какой-то ты мелкий для школы.

– Мне уже семь!

Семь… интересно, эта дура родила его в четырнадцать или у них это семейное: выглядеть младше своих лет?

– И чего ты собирался делать с туркой? Скажешь, кофе варить?

– Варить, – кивает пацан.

– А мамашка у тебя совсем безрукая? Сама себе не сварит?

– Она не умеет. Говорит, у нее не получается.

– Понятно.

– А вы кто?

– Я? Преступник.

– Настоящий?

– Конечно. Видел, вчера мент приходил? Это ко мне. Я даже в тюрьме сидел.

– Чем докажете?!

И почему я до сих пор с ним говорю? Взять за ухо, отвести к мамашке и пригрозить, что если еще раз ее щенок полезет, то откручу ему голову!

– Да ничем. В тюрьме фотки не делают.

– Татуировки покажите! Я в кино видел, в тюрьме у всех татуировки!

– А у меня нет.

– Как это?

– Вот так. Я один сидел. Некому было делать.

Мальчишка хмурится, обдумывая мои слова и, кажется, так для себя и не определяется, верить новому знакомому или нет. Зато с важным видом протягивает маленькую ладошку.

– Иван.

Я хмыкаю.

– А мать не заругает?

– Она спит!

– Аргументный аргумент. Окей, Вадим.

– А вы голодный?

– Есть такое.

– И я голодный. Давайте я вам скажу, где можно еду достать, вы достанете, и вместе съедим?

Где можно еду достать? В магазине, только он еще не работает.

– Ну, давай.

Иван тянет палец к верхнему шкафчику.

– Вон там лежат «барни»! Даша их прячет и выдает в школу по одному! Потому что у нас мало денег и надо растягивать удовольствие.

Какой интересный мальчишка. Я сто лет не разговаривал с детьми, и дело даже не в отсидке. Лена не то чтобы не хотела, скорее, относилась к этому пофигистично. Не получается – и плевать. Да и я не видел смысла убиваться ради наследников. Не такой уж великий генофонд. Сейчас, пожалуй, я радовался, что не завел с бывшей детей. Если бы в уравнении стоял еще и ребенок… страшно представить, кем бы он вырос, зная, что его отец – убийца.

Несколько минут мы молча едим кексы. Мальчишка, явно предвкушая смачные звездюли от матери, ограничивается одним и лишь завистливо смотрит, как я откусываю голову уже второму бисквитному медведю.

– Да ладно, вали все на меня. Ешь.

Его не надо долго уговаривать: за несколько минут мы на двоих приканчиваем сразу шесть пирожных, о которых теперь напоминают только обертки. Идеальное преступление. Малолетняя мамаша выйдет из себя.

– Иди, давай, пока звезды не прилетело, – от души – сытость все же делает даже такого отморозка, как я, добрее – советую.

Иван со вздохом кивает, сползая с табуретки. Кажется, заряд бодрости кончился. От сытой сладости ему снова хочется спать.

– Морду вытри, спалят.

Уже когда мальчишка плетется к выходу, я вдруг поднимаюсь и наливаю оставшийся в турке кофе в чашку.

– Эй, малой. На вот.

Пацан обеими руками, не боясь обжечься, сжимает кружку.

– Скажешь, сам сварил. Сдашь меня, расскажу, кто сожрал медвежье стадо, понял?

– Понял, – кивает он.

Потом пробует на вкус кофе, морщится и добавляет:

– Я же говорил Даше, что вы хороший.

– Ментам в отделении так же скажешь, когда твоя Даша на меня их напустит, – бурчу я.

Только когда мальчик возвращается в комнату и все стихает, я задаюсь вопросом: а почему, собственно, ребенок называет мать по имени?