Но было совершенно непонятно, почему Маркус, так ничего и не найдя, вдруг появился в моем доме. Из всех нас – именно у меня, а не у того же Антуана, если он хотел предупредить об опасности. Это не вписывалось в схему.

– Потому что хочу помочь Лине.

Ответ прозвучал, как и должен был: просто и прямо. Маркус никогда не юлил. Я лишь вопросительно приподняла брови, предлагая продолжить.

– Ее можно спасти. Если провести ритуал. Она останется человеком. Настолько, насколько возможно. Не потребуется… «утилизация». Ее не придется уничтожать. Но времени мало. Необходимо сделать это до того, как человеческая половина будет подавлена хамелеоном. Тогда действительно останется только монстр.

– Ты так беспокоишься о ней…

Я недовольно поморщилась, услышав в собственном тоне слишком явную, неприкрытую ревность. Маркус только тепло улыбнулся.

– Честно говоря, я всегда был привязан к ее прототипу. Она ведь в какой-то степени ты. У нее твои воспоминания до того дня, как у тебя взяли донорскую кровь два года назад. Попробуй представить себя на ее месте. Ее два года держали взаперти, изучали, относились как к вещи, а она помнит, как была тобой. Помнит, как была человеком, как была свободной. У нее твои мысли и твои мечты. Твои чувства. Я вижу в ней тебя. Поэтому хочу помочь. Разве ты этого не хочешь?

Когда он задал вопрос, мир неожиданно обрел прежние очертания, все встало на свои места. Раздирающая голову боль унялась, а по груди разлилось приятное тепло.

– Да, – призналась я в том, чего стыдилась уже несколько часов. – Я хочу ей помочь.

Маркус, конечно, остался на ночь. Лишь деликатно уточнил, не создаст ли это проблем. Я заверила, что не создаст. И либо у меня на почве сумасшедшей радости разыгралось воображение, либо он действительно выдохнул с облегчением.

В другой ситуации я, наверное, не смогла бы сомкнуть глаз всю ночь, думая о том, что он спит за стенкой, на диване в гостиной. Но в ту ночь была слишком измотана, а потому провалилась в сон без сновидений, едва моя голова коснулась подушки.

Судя по тому, как с утра болели шея и плечо, за ночь я ни разу не изменила позу. А заодно не услышала будильник, потому что проснулась от солнечных лучей, бьющих мне в глаза. Накануне я совершенно забыла зашторить окно.

Кое-что еще заставило меня мгновенно проснуться: звуки и запахи. Приглушенно работал телевизор на кухне, шуршала в ванной стиральная машина, на кухне кто-то гремел посудой. По квартире плыл аромат жареного теста с примесью ванили и корицы. Все это было настолько ненормально, что я резко приподнялась на кровати, вскочила, на ходу натягивая поверх майки на тонких бретельках плотную клетчатую рубашку.

Посудой на кухне гремел, конечно, Маркус. Он же жарил ароматные оладьи, одним глазом поглядывая в экран небольшого телевизора, висевшего на стене. Серьезный диктор с мрачным видом делился со зрителями последними новостями. Стиральная машинка в ванной, судя по всему, трудилась над рубашкой моего незваного, но такого желанного гостя, поскольку по моей кухне он разгуливал в одних только брюках.

Последнее обстоятельство заставило меня растерянно остановиться на пороге кухни. Телевизор висел на противоположной стене, Маркус стоял спиной ко входу, поэтому я не попадала в его поле зрения. Это позволило несколько секунд беспардонно подглядывать за ним.

Полуголый Маркус Фрост готовил на моей кухне завтрак. Это было похоже на сон, такие я тоже время от времени видела, и на мгновение стало страшно. А что, если я действительно сплю? Через секунду проснусь и пойму, что все осталось по-прежнему, что его, как и раньше, нет в живых…