Толпа с эскалатора понесла ее вперед, через стеклянные двери, на площадь, где разноцветная людская каша шумно упиралась в ряды угрожающе одетых в черное милиционеров.
Фаллос Тамары Семеновны стремительно восстал. Задрав ее юбку, он мощно раздвинул толпу. Люди даже не успели шарахнуться от него. Наливаясь силой и объемом, багровая головка двинулась вперед по площади, подминая и расшвыривая людей. Став размером со стоящий неподалеку милицейский автобус, она снесла два ряда черного оцепления и приподнялась над площадью.
Чудовищный фаллос воздымался. Смугло-розовое тело его вытягивалось, выгибаясь кверху. Толстенные фиолетовые вены, подобные чудовищным ископаемым змеям, ползли по фаллосу, наполняя его кровью. Он наливался, толстел и креп с каждой секундой. Головка уперлась в памятник Маяковскому. Раздался треск. Каменный Маяковский отшатнулся назад и стал рушиться навзничь.
Площадь замерла.
Маяковский громко рухнул, разваливаясь на куски.
Люди вскрикнули.
Скрытое до этого в облаках солнце выглянуло. Лучи его пролились на багровую головку фаллоса, воздымающегося над Москвой все выше и выше…
Тамара Семеновна открыла глаза.
С недоумением она обнаружила себя стоящей на площади возле выхода из метро «Владыкино», где так и не побывала ни разу в жизни. Она стояла, подняв свою длинную юбку. Напротив стояли разные люди. И молча смотрели на нее: кто с усмешкой, кто с хмурой неприветливостью. Прямо напротив стояли двое парней – русский и таджик. Они держали в руках недоеденное мороженое.
Тамара Семеновна опустила глаза вниз, посмотрела на то, что было у нее под задранной юбкой и что она теперь показывала всем. Там виднелся ее обычный женский пах, поросший негустыми волосами. Ниже паха шли ее обыкновенные ноги. Никакого фаллоса не было и в помине.
Это вызвало у нее еще большее недоумение.
Не опуская юбки, она перевела свой взгляд на людей.
Люди смотрели на ее пах.
– Пыздец? – вопросительно произнес таджик и лизнул мороженое.
Тамара Семеновна опустила юбку и пошла в метро.
Тимка
Продавщицы Мокшева, Голубко и Абдуллоева без стука вошли в кабинет Сотниковой. Екатерина Станиславовна, надев стильные узкие очки в тончайшей золотой оправе, перелистывала бухгалтерский отчет за третий квартал для налоговой.
– Да… – не глядя на них, произнесла она, быстро просматривая подшитые листы.
Продавщицы молча, со скучающе-напряженными лицами встали посередине кабинета.
– Да? – она подняла глаза, увидела вошедших, сняла очки, потерла переносицу загорелой рукой с огромными накладными ногтями молочного цвета и двумя золотыми кольцами, вместе составляющими венецианскую маску.
Продавщицы молчали.
– Так, – она поморгала, повела затекшей шеей. – Где Нина Карловна?
– Идет из фасовки, – буркнула Голубко.
Сотникова вытянула из плоской пачки «Слим» тонкую сигарету, закурила:
– Значит, человеческого языка не понимаем?
Продавщицы молча смотрели на нее.
– И работать профессионально не желаем?
– Мы хотим работать, – ответила за всех коренастая, со сросшимися черными бровями Абдуллоева.
В кабинет стремительно вошла маленькая, круглая Нина Карловна:
– Что случилось, Катерин Станиславна?
– Случилось, опять случилось, – закивала головой Сотникова, выпуская дым сквозь пухлые губы. – Стоят и трут, стоят и трут. Опять!
– Девочки, – Нина Карловна укоризненно повернулась к продавщицам.
– Мы обсуждали кондишен, – сказала Мокшева.
– Что? – скривила губы Сотникова.
– У нас холодновато в отделе.
– Пятнадцать градусов, как положено, – тряхнула клипсами Нина Карловна. – У вас же кофты под халатами, вы чего?
– Конди-и-шен! – Сотникова откинулась в кресле, закачалась. – Врет и не краснеет.