– Вы считаете это просто набором случайностей или пьяным бредом?

– Нет никакой разницы, во что я верю. Я здесь, чтобы передать читателям вашу историю и историю этого места. Как говорится в Библии «Vanitas vanitatum et omnia vanitas».

– Я не знаю, что это значит.

– Суета сует, и все – суета. Теперь давайте вернемся к самому началу нашего разговора. Итак, Свен, постарайтесь точно вспомнить, с чего все началось?

Количество осадков: 7 – 10 мм.

Скорость ветра: 0,3 – 1,5 м/с.

Кажется, это было известно еще с самого начала времен. Вернее, с того самого момента, когда человек научился мыслить и ощущать. Незаметная, но упрямая болезнь, протекающая медленно, тяжело, порою и с серьезными осложнениями. Одиночество в толпе – синдром мегаполиса, неприятное приложение к нему, плата за полученные деньги, гонорары, роялти, секс, любовь, удовольствия и бытовой комфорт. Город задает свой противоестественно быстрый темп жизни, когда общаться становится просто некогда. Утреннее «Guten Morgen» соседу в лифте, обмен новостями с коллегами на работе, обсуждение диеты с фитнес-тренером, усталое «привет-как-дела-все-хорошо», брошенное супруге или супругу перед сном – все это превращается в обязанность, традицию, или вернее говоря, правило.

Происходит переизбыток контактов в течение дня. Возникает некая интоксикация поверхностным общением со случайными людьми, поэтому мы уже не можем принять общение настоящее, глубокое – дружеское, родственное, любовное. Общение – тоже, своего рода наркотик. Он хорош только в небольших количествах, инъекциях и дозах. Когда нечто находится в переизбытке, оно обесценивается. Этот закон верен как для рынка, так и для отношений: чем больше вынужденных контактов, чем больше людей вокруг, тем меньше хочется видеть вокруг себя других. Наше общество к общению не располагает – потребность в нем словно бы и не предусмотрена.

Как было бы замечательно увидеть город пустым, тихим, безлюдным, словно декорацию к фильму. Насладится тишиной и покоем, музыкой абсолютного безмолвия. Пожалуй, заветная мечта всякого человека, уставшего от шума и грохота. И как всякая мечта, она недостижима, что позволяет ей оставаться такой желанной и идеальной.

Я смотрел на просыпающийся Глекнер, медленно докуривая двенадцатую за эту ночь сигарету. Нелетор не позволил уснуть, даже не смотря на достаточную дозу алкоголя, принятую мною в ресторане вчерашним вечером, куда мы выбрались с Штефени после моего визита на маяк. Действие стимулятора проходило, оставляя после себя омерзительное послевкусие пресыщенности и отвращения к самому себе. Прийти к саморазвитию через саморазрушение, постичь катарсис – это только красивый слоган. На самом деле все далеко не так, и наркотическое похмелье является значимым противовесом этой теории.

Я мрачно наблюдал за тем, как вспыхивают первые огоньки окон многоэтажек в посветлевших сумерках, смотрел на стройные ряды машин, потянувшихся по центральной трассе, глядел на железнодорожное полотно, проступающее из темноты, созерцал шедший с черных небес искрящийся белый снег. Квартира Штефени, куда мы отправились вчера ночью, располагалась в северной части города, откуда открывался замечательный вид на старый Глекнер – было в этом некое свое очарование. Прежде, я любил смотреть, как просыпается город, но сейчас это вызывало только раздражение. Вероятно, виновато действие лекарства, а может быть, город мне просто надоел.

Я раздавил недокуренную сигарету о пепельницу, взметнув несколько мелких угольков, поежившись, прошел через балкон, нырнул в сумрак спальни и запер дверь. Тихо, стараясь не шуметь, я прошел мимо сбитой постели, нашел у прикроватной тумбочки открытую бутылку вина. Кажется, что это было вино, но события вчерашнего вечера представлялись слишком уж смазанными и неясными. Несколько больших глотков, чтобы немного придти в себя – быть может, не самый полезный завтрак, но средство, проверенное многими годами.