– О, граф! Позвольте старому слуге вашего семейства, человеку, преданному вам, умолять вас отказаться от этих ужасных планов мщения. Ах! Вы сами падете первой жертвой своей ненависти.

– Разве вы не помните, Бульо, – с иронией заметил граф, – что у нас говорят о характере членов того рода, к которому я имею честь принадлежать?

– Да, да, граф, – отвечал сбир, печально качая головой, – помню и даже повторю, если вы желаете.

– Повторите, друг мой.

– Вот, граф, эта поговорка: Les Barmont-Senectaire – haine de demon, coeur de pierre[5].

Граф улыбнулся.

– Ну! Неужели вы полагаете, что я готов запятнать честь моих предков?

– Я ничего не полагаю, сохрани меня Бог! – смиренно отвечал сбир. – Я только с испугом вижу, что вы готовите себе страшную будущность.

– Я принимаю эту будущность во всем ее ужасе, только бы исполнить свою клятву!

– Ах, граф! Вы знаете, человек предполагает, а Бог располагает. Вы теперь пленник кардинала. Подумайте, прошу вас! Кто знает, выйдете ли вы когда-нибудь из тюрьмы, в которую я вас везу? Согласитесь же быть свободным!

– Нет, перестаньте просить. Кардинал не бессмертен. Если не до, то после его смерти – весьма недалекой, я надеюсь, – моя свобода будет мне возвращена. А теперь помните хорошенько вот что: мое намерение настолько неизменно, что если, несмотря на мое нежелание, вы оставите меня здесь, первое, что я сделаю, став свободным, – это тотчас предам себя в руки кардинала. Вы поняли, не правда ли?

Старый слуга склонил голову, ничего не отвечая, и две слезы стекли по его щекам. Эта безмолвная горесть, столь искренняя и столь трогательная, взволновала графа сильнее, нежели он думал. Он встал, взял руку бедного сбира и крепко пожал ее.

– Не будем больше говорить об этом, Бульо, – дружески сказал он. – Хоть я не хочу воспользоваться вашей преданностью, она меня очень тронула, и я сохраню вечную признательность к вам. Обнимите меня, мой старый друг, и не будем поддаваться чувствам – мы мужчины, а не трусливые дети, черт побери!

– О, ваше сиятельство! Я все-таки не стану унывать, – отвечал сбир, бросаясь в открытые для него объятия, – вы мне не помешаете и вблизи и издали думать о вас.

– Я этому не противлюсь, друг мой, – отвечал граф, смеясь, – поступайте как хотите. Притом, – прибавил он серьезно, – признаюсь, я не прочь, оказавшись вдали от света, знать, что там происходит. Может случиться такое непредвиденное обстоятельство, которое изменит мои намерения и заставит меня пожелать возвратить свободу.

– О, будьте спокойны, ваше сиятельство! – вскричал сбир, почти обрадовавшись этому туманному обещанию. – Я устрою так, что вы будете знать все новости. Недаром я шесть лет служу кардиналу, он хороший учитель, я воспользовался его уроками и знаю не одну штуку. Вы увидите меня на деле.

– Итак, решено! Теперь, кажется, неплохо бы позавтракать, прежде чем мы продолжим путь. Я чувствую зверский аппетит.

– Я прикажу трактирщику сейчас подать вам завтрак.

– Вы будете завтракать со мной, Бульо, – сказал граф, дружески ударяя сбира по плечу, – и надеюсь, что до нашего приезда на остров Сент-Маргерит всегда будет так.

– Конечно, это для меня большая честь, но…

– Я этого хочу. Кроме того, ведь вы составляете часть моего семейства.

Франсуа Бульо поклонился и вышел. Заказав обильный завтрак, он распорядился, чтобы часть конвойных возвратилась в Париж, потом вернулся к графу в сопровождении трактирщика, который в несколько минут накрыл стол и ушел обратно, оставив своих посетителей за блюдами, поставленными перед ними.

Путешествие продолжалось без всяких происшествий, о которых стоило бы упоминать. Разговор пленника со своим стражем был окончательный. Тот слишком хорошо знал характер человека, с которым имел дело, чтобы пытаться возвращаться к предмету, который с первого раза так резко был определен.