– Совет на будущее. Шоколад лучше хранить в фольге, или пергаменте, – говорит отец Андрей.

– А я его уже откусывал. А бумажку потерял.

– Может, я смогу прочесть?

Антон отрицательно мотает головой.

– Ты грехи свои там написал?

– Почти…

– Как это – почти?

– Я по-настоящему ещё не умею писать.

– Наверное, готовился к исповеди, но сейчас немножко забыл, что собирался рассказать, так?

Антон глубоко вздыхает, смотрит батюшке в глаза.

– Попробую помочь… Наверное, ты не слушался маму. Так?

Антон ощущает дыхание батюшки. Их лица почти соприкасаются. В знак согласия сильно зажмуривается, а потом широко открывает глаза и делает брови домиком.

Отцу Андрею не понятна такая сигнализация.

– Я не вполне уяснил, что ты хотел этим сказать.

– Это я так киваю головой.

– Как это?

– Вместо головы кивают мои глаза.

– Ммм… Зачем?

– Если кивнёт голова, то наши лбы столкнутся. И будут шишки. Как у нас с мамой.

– В общем, непослушание было.

– Нет. Шишки не потому вскочили.

– С шишками разобрались. Дальше. Согрешил ещё тем, что… обманывал старших, так?

Собирается ответить, но спохватывается, и прижимает ко рту ладошки.

– Так что?

– Нельзя об этом говорить.

– Тайна?

– Да.

– Но перед Богом нет тайн, Антоний.

– Вы так шутите, что вы – Бог?

– Священник – посредник между кающимся и Богом. Через священника Бог принимает тайны кающегося грешника и прощает ему.

– Вы только Богу расскажете? А больше никому?

– Никому.

– Я никого не обманываю.

– И всё? Но это разве тайна?

– Об этом нельзя рассказывать. Потому что получается хвастовство. А мама говорит, что хвастать – грех.

– Ты не хвастаешься. Ты ответил на вопрос. Ещё хочешь в чем-то покаяться?

– Хочу.

– В чем?

– Я скоро засмеюсь. А мама сказала, что смеяться тут нельзя.

– Потерпи.

– Уже не могу терпеть.

– Почему же?

– Меня ваша борода щекочет.

Повисает тишина. Отец Андрей разгибается. Несколько секунд священник и исповедующийся стоят в молчании. Из глубины церкви слышны детский смех и шиканье взрослых.

– Теперь я вас не вижу. Так не интересно. А мама говорила, что голову нужно опускать, когда исповедуешься, – глядит себе под ноги.

С высоты доносится голос батюшки:

– Может быть, ты перебивал старших, спорил, настаивал на своем мнении? Был недоволен тем, что у тебя нет таких игрушек, как у других? И даже, не исключено, однажды подрался? Поворчал, что рано забирают с прогулки домой? Хотел первым протиснуться на горку и отпихивал других? А может, тебе не нравится, например, борщ, и ты отказываешься от трапезы, и даже иногда не доволен той или иной пищей, которую тебе предлагают дома? Вполне возможно, что ты не так давно топал ногами, кричал, возмущался, сердился, громко плакал?

– Откуда вы всё это знаете? Вам Бог рассказывает?

– Это распространённые грехи. Все грешат, к сожалению.

– И батюшки из церкви не любят борщ кушать?

– Ммм… Знаешь, там очередь, столько людей, все ждут. Давай завтра продолжим наш разговор.

– А то они станут пихаться в очереди?

– Ммм…

– А как же грехи?

– Потом вспомнишь.

– А на батюшек учат?

– Да.

– А можно батюшкой стать просто так?

– Нет.

– Я вспомнил грех. Я вчера был батюшкой. И Колю исповедовал.

– Ммм… Колю?… Эээ… Какого Колю?

– Это кукла моя. Его Колей зовут. Это грех?

– Играть не грех.

– Я всерьёз.

– И всерьёз играть не грех.

– Но вдруг я сделаю новый грех!

– Надо бороться с собой.

– Самого себя дубасить?!

– Например. Если рассердился – остынь, не кричи.

– Чтобы остытить, надо чай с малиной, и жара не станет. Так моя бабушка говорит.

– Вспоминай, что Бога нельзя огорчать грехами, и что Бог всё видит. Гнев и уйдёт.

– Ножками?

– Эээ… Ну, это образное выражение. Просто как бы его не станет. Уйдёт, одним словом.