Он стремительно прорвался сквозь строй, выбежал на улицу под дождь, вдыхая запах моря, доносящийся из гавани, и побежал к воротам храма. Стражники, одетые в ярко-желтые рубахи с солнечными зайчиками, окинули его снисходительным взглядом.

Тяжелые серые тучи нависали над серыми улицами, и булыжники были скользкими от воды. Но Беррен был слишком занят, чтобы обращать на это внимание. Он мчался по Дифавен-сквер, разбрызгивая лужи, не обращая внимания на гневные крики, которые раздавались позади него.

Он спустился по разросшемуся проспекту Солнца и попал на вторую по величине площадь города – площадь Четырех Ветров. Здесь мужчины и женщины сновали туда-сюда, склонив головы от непогоды. Из одной стороны в другую тянулась вереница телег. Они поднимались по Крестной дороге от речных доков, а затем спускались по проспекту Императоров к гавани и морю. Это была кровь города, поток, который никогда не останавливался, поднимаясь и опускаясь от реки к морю и обратно, наполняя золотом сундуки богачей.

Привычка заставила его остановиться на вершине проспекта Императоров. Дождь с шипением превращался в пар от мангалов, пристроенных к стенам. Запахи горячего жира, масла, лука и специй смешивались с ароматами сырой улицы, воловьих повозок и постоянно присутствующим запахом гниющей рыбы.

Шум превратился в какофонию криков и предложений всего на свете – от жареных шариков из теста до полосок маринованной рыбы. Всё это летело и билось друг о друга под порывами ветра. Беррен почти не замечал этого. Он приходил сюда каждый день, и каждый день был похож на предыдущий, будь то дождь или солнце.

– Видишь эти корабли, мальчик? – В тот день, когда вор-домушник купил Беррена у мастера Хэтчета и его банды сборщиков навоза, они тоже приплыли сюда. Прежде чем забрать Беррена домой, он направил его по проспекту Императоров к скоплению кораблей, стоящих на якоре в бухте Дифавен. – Ты будешь приходить сюда каждый день и смотреть на флаги. Ты скажешь мне, если увидишь четыре белых корабля на красном поле. Если увидишь, значит, тебя ждет золотая монета, – сказал он тогда.

В те времена золотая монета казалась ему огромным состоянием, на которое можно было купить весь мир. Теперь он знал, что это не так, но все равно это было много, и каждый день стоило остановиться и бросить быстрый взгляд. С такого расстояния нельзя было разглядеть сами флаги, но с вершины проспекта Императоров можно было наблюдать за появлением новых кораблей в гавани, чтобы понять, стоит ли присмотреться.

Привычка заставила его остановиться, но на улице шел дождь, и гавань терялась в туманной серой дымке. Если вчера здесь стояли на якоре корабли, то завтра они, вероятно, будут там же. Наблюдение за кораблями – не единственная старая привычка, которая не хотела уходить. Он схватил горячий шарик из теста, пока никто не заметил, и с улыбкой съел его на ходу.

К тому времени, как он добрался до дозорного, его рубашка и штаны были насквозь мокрыми и прилипали к телу, словно вторая кожа. Он промчался через комнату простолюдинов, взлетел по лестнице наверх, нырнул в свою дверь, захлопнул ее и уже наполовину стянул рубашку, когда осознал, что не один.

– Привет, Беррен, – произнес кто-то.

Беррен замер. Мардан был вором-домушником, как и Сай, его собственный мастер. Всякий раз, когда он приходил с мастером Саем в «Восемь столбов дыма» – таверну за зданием городского суда, где собирались воры-домушники, – Мардан всегда был там. Они с мастером Саем были старыми друзьями.

Беррен знал, Мардана здесь быть не должно. Он снял рубашку и стоял, напрягшись, скручивая ее в руках. Мокрая рубашка, туго скрученная, могла послужить неплохим оружием в критической ситуации, когда под рукой больше ничего не было.