Не стоило тянуть с переселением, и на сборы мне дано было немного времени. В тот же вечер, испросив благословения отца-настоятеля, я вернулся в свою келью и принялся собираться. Сначала в сумку я положил священные книги: «Деяния Апостолов» и «Житие Святого Франциска», затем письменные принадлежности и свой дневник. Закончив сборы, я укрепил душу свою молитвой и приготовился к любым испытаниям – даже к схватке с дикими зверями и демонами.

Святой Франциск! Прости меня за ту боль, что я испытал, покидая обитель. И тем горше она была, что, уходя, я не увидел Бенедикты и даже не знал, что с ней приключилось с того памятного, злополучного дня.

Когда я и мой юный провожатый покидали монастырь, тот спал мирным сном. Души братьев моих пребывали в покое и согласии, которых я был так долго лишен. Занималась заря, и когда мы вышли из монастырских ворот, направляясь по тропе, уходящей в горы, первые лучи солнца едва позолотили кромку облаков на востоке. Мой проводник с сумкой на плече, подоткнув рясу, вел меня. Я поспешал за ним, держа в руке крепкий посох, – заканчивался он острым железным наконечником и в случае нужды мог служить оружием против диких зверей.

Мой проводник был очень юн, светловолос и голубоглаз. Щеки его горели румянцем, а лицо открыто и дружелюбно. Было заметно, что он в восторге от путешествия. Казалось, он не ощущал веса своей поклажи. Походка его была легка и свободна, шагал он уверенно. По тропе, пыльной и неровной, он скакал, как горный козлик.

Мальчишка был большим фантазером. Он рассказывал мне истории о привидениях и гномах, ведьмах и феях. Что касается последних, из рассказов вытекало его хорошее знакомство с предметом. Он говорил, что появляются феи в сияющих одеждах, у них чудесные белокурые волосы, а за спиной прекрасные крылья, и описания его, надо сказать, весьма походили на те, что мне доводилось читать в книгах нашей монастырской библиотеки.

– …И если кто-то им особенно понравится, – рассказывал мальчуган, – то они так могут очаровать, что никакое заклятие не поможет, даже Святая Дева бессильна.

На это мне пришлось возразить, что сие справедливо только к тем, кто грешен, безгрешной же душе нечего их опасаться.

Наша тропа вилась меж холмов. Вверх и вниз мы шли через леса, цветущие луга и теснины, иногда путь нам преграждали водопады, срывающиеся с гор, шумливые и волнующие своей красотой. Порой казалось, что леса и холмы переговариваются между собой на разные голоса: то выкликая, то едва слышно нашептывая что-то, то распевая свои непонятные песни, но всегда – вознося хвалу Всевышнему. Часто на пути нам попадались хижины горцев, перед ними играли дети, белокурые и нечесаные. Завидев незнакомцев, они убегали со всех ног. Но женщины – их матери – шли нам навстречу, волоча за руки своих непоседливых чад, испросить благословения. Они угощали нас молоком и маслом, овечьим сыром и ржаным хлебом. Нередко мы встречали отцов семейств на пороге домов – они вырезали из дерева, чаще всего – изображение Христа на кресте. Потом их изделия шли на продажу, обычно в великий город Мюнхен, и приносили, как мне рассказывали, изрядный доход монастырю, а благочестивым мастерам почет и уважение.

Наконец дорога нас привела к большому озеру. Но густой туман скрывал очертания его берегов. Мы отыскали лодку – утлое суденышко, и вскоре уже скользили по поверхности воды, но мне казалось, словно мы не плыли, а парили в небе в самой гуще облаков. Никогда прежде мне не доводилось плыть по водам, и теперь я пребывал в смятении: все казалось, что вот-вот мы перевернемся, и утлый челн пойдет ко дну. Ни звука не доносилось из тумана, только волны бились о тонкий борт. То здесь, то там из мглы внезапно возникали какие-то зловещие тени, но, едва возникнув, так же внезапно исчезали, и вновь мы скользили по пустоте. Но иногда, на мгновение, туман вдруг поднимался, и тогда я видел, как зловещие черные скалы нависают над озерной гладью, а у недалекого берега, полузатопленные, громоздятся гигантские деревья, вздымая из воды голые ветви крон, огромные и причудливые, словно кости древних ископаемых чудовищ. Зрелище это было столь ужасным и пугающим, что даже мой неунывающий отрок притих и пристально вглядывался в туман, пытаясь обнаружить новые опасности.